Сто полей

Да, боги, боги фабрики, вывороченные наружу железным и деревянным скелетом, как карнавальная шуба: в ведомостях мироздания их части называли по-старому: лапками и ребрами, шейками и зевами, – но, кроме разве что последнего названия, эти имена не соответствовали сути, а были частью перевернутого мира, не освященного, в отличие от Ирова дня, обычаем и древностью.

Арфарра глядел с моста – на дом, где перевернутые боги заставили ткачих при жизни томиться над огненными жаровнями, где превратили людей из опоры государства в корм для машин, на озеро, где в синей ядовитой воде тяжело умирала отравленная рыба, не ведая о празднике: краска из глицерина убивала, как гремучая смесь.

Вот и ответ на вопрос Харсомы: чем произрастает история. Не прогрессом, нет! Произрастает – хворями, которыми раньше не болели. Варварами, которых раньше не было. Механизмами, которых раньше не строили. Безумными идеями, наконец. Мир – стареет, и время – не колос, но сорняк. Сорняки не искоренишь, сколько их ни полоть, – но полоть приходится все чаще, чтобы добрые злаки не сгинули совсем.

Завод! Заколдованное место, где хозяйничают духи чахотки! И по документам – тоже заколдованное место, в земельном кадастре значатся озеро и пустошь. Ну, что ж, – народ сегодня это место расколдует, как в документах написано – так оно и должно быть.

* * *

Господин Даттам встретил высокого чиновника в парадной стрельчатой зале. По случаю праздника он был в одежде простолюдина, и странно было видеть Даттама в клетчатых штанах и желтой куртке с завязками. Араван Арфарра был в том самом платье, в котором он ходил все последние дни: в красных лаковых доспехах с белой перчаткой командира, и только у пояса его, рядом с мечом, висела большая черная печать.

– Вы заведовали храмовыми землями, – сказал Арфарра. – Теперь это земли государственные. По какому праву вы здесь сидите?

Даттам внимательно посмотрел на него, извинился и вышел.

Арфарра уселся в кресло.

Он надеялся, что у Даттама хватит решимости поступить так же, как поступил этот трус, наместник Рехетта. Было мерзко – арестовывать старого друга. Еще мерзостнее – прятаться за народным гневом. Но еще мерзостнее – думать о том, что только государь вправе выносить смертные приговоры, что Даттама придется отправлять в столицу, что там хитрый койот найдет, чего доброго, кому уплатить вергельд за свою жизнь. Даттам вернулся и протянул Арфарре бумагу.

Личный указ государыни Касии подтверждал: храмовые земли Шакуника возвращаются империи. Господин Даттам получает эти земли в управление, и вместе с ними – чин епарха. Всем иным должностным лицам вмешиваться в его дела – запрещается.

Арфарра приложил руку к сердцу, почтительно поцеловал печать на указе и вернул его Даттаму.

– Лучше подайте в отставку, – сказал Арфарра. – Вы вскрыли сейф преступника Баршарга и сожгли свои письма, но у меня есть свидетели о том, что вы писали в них о государыне Касии. Я уже не говорю о мешке денег, который вы прислали Баршаргу.

Даттам рассмеялся.

– Были, были в сейфе бумаги. Но, заверяю вас, ни одна не сожжена, а между тем весьма многие при дворе отдали бы за это все три своих души или даже половину имущества.

– Ладно, – сказал Арфарра. – Экзарх Варнарайна поручил вам ввозить в провинцию золото для чеканки монет, вы же под видом серебра ввозили, помимо прочего, платину, и чеканили в храме фальшивую монету. Эта платина лежит на храмовых складах, и мной опечатана.

Даттам пожал плечами и протянул еще одну бумагу.

– Наш караван и в самом деле привез платину, но, как видно из документов, принадлежит она заморскому купцу Бредшо. Варварская мысль, не правда ли? Он, наверное, считал, что у нас это ценный металл.

Арфарра вздохнул.

– Какая же вы сволочь, Даттам. Ведь Бредшо спас вам жизнь, а вы его подсовываете вместо себя на плаху.

Даттам смотрел на чиновника совершенно спокойно.

– Мало ли кто мне спас жизнь. Вот вы мне тоже однажды спасли жизнь, – мне теперь что, так и ходить до могилы вам признательным?

Тогда Арфарра вытащил бумагу об аресте Ванвейлена и Бредшо, и вручил ее Даттаму.

– Можно узнать, в чем они обвиняются? – спросил Даттам.

– В убийстве двух моих личных охранников, – ответил Арфарра, – и в похищении дочери наместника, госпожи Янни, которую эти охранники пытались спасти. Обоих чужеземцев видели в доспехах убитых ими людей, когда они с похищенной девушкой пробирались в город. Знаете ли вы, где эти люди, и кому они доставили похищенную ими девицу?

Даттам и Арфарра смотрели друг другу в глаза.

– Ума не приложу, – сказал торговец.

* * *

Когда Ванвейлен очнулся, было уже светло. За бортом плескалась вода. Руки Ванвейлена были скручены за спиной, и сам он – приторочен к длинному гибкому шесту, вдетому одним концом в уключину на палубе. Перед Ванвейленом на корточках сидел стражник в парчовой куртке. Стражник был крив и с бородой, похожей на большой репей, и под мышкой его торчал шелковый сверток.

– Это что такое? – сказал Ванвейлен, – куда мы плывем?

– Ишь ты, – сказал десятник, – еще и вопит. – Куда плыли, туда и плывем. В поместье Даттама. Слышишь?