Харин вместе с женой пересчитывал собранные деньги. Перепуганные селяне делились сбережениями охотно, так что монет набралось достаточно.
– Девяносто восемь, девяносто девять… Это что ж получается: семьсот! – староста состроил глупое лицо и уставился в пустое место перед собой, – Такие деньжищи! Стадо можно купить! И пастуха. Деревню можно десять лет кормить! И что ж мы это всё отдадим?
– Тридцать семь, тридцать восемь… Не сбивай! – проворчала жена, – тридцать девять…
Раздался стук в дверь.
– Входите! Входите! – крикнул Харин. И гость вошёл. Это был скотник Горемыка. Мужчина подошел к столу, за которым сидел староста с женой, и поставил на него кулёк, собранный из белого в красный кружок платка, и принялся его развязывать. В кульке оказался ещё один, поменьше. Узел оказался скотнику не по зубам, и ему пришлось уступить Харину. Староста ловким движением расправился с узлом и извлек на свет божий шерстяной носок. Нащупав что-то внутри, Михаил Васильевич вытаращил глаза и открыл рот. Трясущимися руками он вытряхнул из носка на ладонь монету.
– Золотой!
– Экий ты сребролюбец, – заметил Горемыка.
– Нет, нет и нет! Да куда ему: семьсот сребряков? Ещё и золотой? Чтоб рожа у него по швам разошлась? Ты его лучше мне в казну отдай – мы тут такой базар отгрохаем! И конюшню! Роскошную!