Сто рассказов о Крыме

Между тем Дюбрюкс если и не получил систематического образования, если даже не знал латыни, то исступленная страсть его к обнаружению и сохранению древностей искупала многое. Древних историков он читал во французских переводах, а от других копателей его отличало то, что он искал не клад, а следы жизни, свидетельства культуры.

Пантикапей, Мирмекий, Тиритака, Нимфей, Киммерик — все эти имена боспорских городов сверкали в трудах Птолемея, Плиния, Страбона и других древних историков, до боли сердца волновали воображение, когда Дюбрюкс рисовал планы полуразрушенных, но все еще внушительных их стен возле горы Опук или подбирал черепок на берегу Чурубашского озера.

Дюбрюкс был, кстати, первым, кто определил места многих древних поселений — уже одного этого хватило бы, чтоб войти в историю археологии с честью. И вот через некоторое время он будет первым, кто увидит и опишет, кстати, четко и квалифицированно, захоронение Куль-Обы…

Но за Дюбрюксом прочно тянется слава неудачника. Может быть, он сам способствовал ей, жалуясь своим покровителям на старость, безденежье и малые успехи?

"С начала февраля у меня нет огня в комнате; случается часто, что по два, по три дня сряду я не знаю другой пищи, кроме куска дурного хлеба. Давно уже отказался я от моей бедной чашки кофе без сахару, которую пил я по утрам. Солдатский табак покупаю я тогда, когда у меня есть лишние две копейки".

Стемпковский Иван Алексеевич, сорока лет, красив, темно-рус, сухощав, городской голова. Был адъютантом дюка Ришелье, устроителя Одессы, участвовал в кампании 1814–1815 годов. Полковник в отставке. Учен, четыре года прожил в Париже, изучая труды Французской академии. Считает, что "ничто не может быть утешительнее для ума просвещенных людей, как стараться спасти от совершенного забвения существующие в отечестве нашем остатки образованности народов столь отдаленной древности". Это его стараниями организован музей древностей в Керчи, в основу которого легли коллекции Дюбрюкса.

Но Стемпковский, несмотря на свою должность, тоже в некотором роде неудачник и уж во всяком случае — чудак. Вместо того чтоб прозябать в маленькой, воняющей рыбой Керчи, он мог оказаться в Одессе, в Петербурге, где угодно, в непосредственной близости к сильным мира сего. Сам дюк Ришелье души в нем не чаял, граф Воронцов не раз изъявлял желание иметь археолога под рукой для ученых бесед.

Вот таковы были два человека, равно сжигаемые страстью найти, сберечь от расхищения остатки красоты, культуры, вдохновения, свидетельства давней жизни, когда-то столь бурно расцветавшей на этих берегах. В примечательный день сентября 1830 года один из них осторожно, будто боясь спугнуть удачу, подошел к пролому, заглянул в темноту…

Он заглянул в темноту буквально и фигурально: пройдет несколько часов, и в этой темноте будет найдена ваза из сплава золота и серебра, на которой один бородатый скиф в высоком колпаке натягивает тетиву на лук, а другие, столь же бородатые и столь же живо изображенные, врачуют друг друга, очевидно, после удачного, но тяжелого сражения. А до того весь мир, зная не так-то мало о скифах, мог только гадать о том, как они выглядели…

…Три дня керченские археологи перебирали и описывали находки, равных которым не знал мир. Скифские звери боролись на тисненной золотом рукоятке меча; грифон и лев терзали оленя, леопард нападал на антилопу на других золотых украшениях, золотая гривна, почти полукилограммовой тяжести, оканчивалась фигурками конных скифов. А еще был тут роскошный золотой фиал — плоская чаша с чеканными изображениями чередующихся голов медузы и бородатого скифа; серебряные вазы с птицами, рыбами; серебряные блюда.

Отдыхая, Дюбрюкс садился прямо на землю, прислонялся спиной к вытертой шкуре кургана, смотрел в синее эмалевое небо. Кажется, он не зря прожил жизнь, если люди увидят такую красоту, поймут, на что способно искусство. К концу третьего дня ученые ушли, зная, что в склепе находится еще тайник, намереваясь к нему вернуться в ближайшее время. Но той же ночью тайник был ограблен.

Кое-что Стемпковскому удалось потом вернуть человечеству, перекупив на свои деньги у копателей. Кое-что помог спасти Дюбрюкс. Но судьба, как всегда, была к нему жестока, он не только не был вознагражден, но имя его не упоминалось ни в одном отчете о Куль-Обе. Что же касается Стемпковского, у того были даже неприятности по службе из-за промедления с отправкой сокровищ в столицу. Впрочем, неприятности его не волновали. Он не мог простить себе оплошности. Сердце кололо, когда он представлял, что еще могло храниться в тайнике. Он был больным человеком, и однажды ему показалось, что сердце и вовсе остановится, когда у подножия своего Митридатова холма он увидел свежие черепки, а рядом и камень: воры били булыжником чернолаковую гидрию за то, что в ней не оказалось золота.