Сто страшных историй

Его ладонь потянулась к рукояти боккэна. Я взялся за плети. «Подумав – решайся, решившись – не думай!» – часто повторяют мой отец и сенсей Ясухиро. Без сомнений, они правы. Я думал достаточно.

– Возможно, скромный монах сумеет разрешить ваш спор?

Будь это уловка, на нее попались бы мы оба. В тот миг, когда мы обернулись на голос, любой из нас легко пропустил бы удар противника. Вот только удара не последовало.

Святой Иссэн подобрался тише мыши. Он стоял в пяти шагах. Смиренная поза, наивная доброжелательность лица, изрезанного морщинами, светлый детский взгляд – одержимый местью дух-онрё, и тот при виде настоятеля раскаялся бы и прослезился.

Мы замерли, как в немой сцене театра Кабуки. Нас было трое, и вот осталось двое: я да монах. Незнакомец исчез: был и нет. С опозданием я понял, что самурай метнулся за штабель коробок, из-за которого появился – и сбежал.

Пальцы свело на рукоятях плетей. Если грубиян так быстр – хорошо, что святой Иссэн явился вовремя. Накостылял бы он мне своим деревянным мечом по первое число! Не настоятель, конечно, а этот нахал. Возбуждение бурлило, пенилось, язвило мое сердце. Било в голову крепче недобродившего саке. Уверяло: мы б еще поглядели, кто тут кому накостыляет! Беги следом, догони, поставь соперника на место…

Я глубоко вдохнул. Выдохнул. Раз, другой, третий.

С седьмого раза отпустило.

– Благодарю вас за помощь, – я поклонился старому монаху. – Этот человек не оставил мне выбора.

– Выбор всегда есть, Рэйден-сан. Но я рад, что мое появление позволило разрешить ссору мирным путем. Чего он хотел?

– Требовал, чтобы мой слуга снял маску.

– Весьма странное желание.

– Думаю, он был не в себе.

– Скорее всего, вы правы.

В голосе настоятеля я не слышал уверенности. Подтверждая свои слова, настоятель кивал с излишней готовностью и старанием. Он словно пытался убедить внутреннего спорщика. Безумием легко объяснить любую странность. Но всегда ли ведущий себя странно – безумен?

Однажды я позволил Мигеру встать мне на плечи, чтобы залезть на дерево и достать важную улику. Увидел бы кто со стороны – точно решил бы, что я ума лишился. Каонай попирает ногами плечи самурая?!

Я снова посмотрел на штабель, за которым скрылся забияка. Скрылся и унес кое-что, чему я дал имя безумия, и может быть, ошибочно.

* * *

Догадки я мог строить хоть до праздника Сэцубун[3], а «Добрый Эбису» уже готовился отчалить. Мы поспешили на корабль.

В самом скором времени попутный ветер наполнил широкие белые паруса. Каждый парус перечеркивало не меньше полудюжины горизонтальных планок-рей, из-за чего паруса до смешного напоминали исполинские шторы. Морская гладь колыхалась, дышала, играла тысячами бликов. Соленые брызги, орошая мое лицо, не раздражали – напротив, несли приятную прохладу. Корабль быстро набрал ход, родной берег превратился в туманную полоску далеко за кормой.

Вспомнилась давняя буря: она едва не разбила судно, когда я плыл на Хонсю. Вспомнился Мигеру, чьи советы спасли нас от неминуемой гибели. В тот день я многое узнал о своем слуге. Не пришло ли время получше познакомиться с Широно?

– Широно!

– Да, господин!

– Ты говорил, что у тебя нет тайн от меня?

– Да, господин.

– Расскажи о себе.

– Что именно вы хотите знать, господин?

– О тебе-прошлом и тебе-нынешнем. Ты ведь не родился таким, верно?

– Это долгая история, господин.

– Ничего, нам далеко плыть.

Рядом с нами на палубе никого не было. Святой Иссэн пригрелся на солнышке и тихо дремал, если не притворялся. В любом случае я был уверен, что старый монах знает о жизни Широно куда больше меня самого. Даже если нет – то, что станет известно мне, старший дознаватель Дракона-и-Карпа имеет полное право знать.

Я был прав. Присутствие настоятеля Широно не смутило.

– Я родился в деревне Барудзироку, – начал он рассказ. – В семье бедного самурая.

3

Кедровые леса Курамы

Барудзироку Широно родился воином.

Это значило, что ему на роду была написана одна-единственная страсть: искусство ведения боя. С юных лет Широно бродил от одного додзё к другому, от храма к храму, выискивая мастеров палки и плети, после чего бросал им вызов. Победив, уходил без похвальбы и унижения противника. Проиграв, просился в ученики.

Чаще ему отказывали. Таких искателей приключений нигде не любили. Но те, кто соглашались, удивлялись быстрым успехам молодого ронина – и прощались с ним, когда понимали, что отдали все, что могли, а Широно взял и присвоил.

Когда вор присваивает чужое добро, его проклинают. Когда ученик берет чужую науку и делает своей, им восхищаются.

Обычно люди, подобные Широно, грубы и самолюбивы. Молодой ронин был исключением из правил. Хотя путь самурая отмечали боль и увечья, причиненные другим и полученные самим Широно, никто не мог сказать, что Барудзироку Широно оскорбил его, унизил, отнесся с презрением или насмешкой.