Сто страшных историй

– Я войду первым, – предупредил я, спешиваясь. – Когда подам знак, идите за мной.

И добавил, поразмыслив:

– Широно, поставь святого Иссэна на ноги. И будь начеку! Если что, твой жизненный опыт нам пригодится.

Мерина я привязал к жердям ограды. Шагнул к дверям:

– Есть кто живой?

Ответ пришел не сразу:

– Скромный отшельник приветствует путников.

– Мы не побеспокоим вас?

– Входите, прошу.

Пригнув голову, я вошел. В хижине царил густой полумрак, но было видно, что здесь обитает крайняя бедность. Она стояла передо мной в лице хозяина хижины. Ветхая, многократно чиненая одежда, лапти из полосок коры. Длинные волосы свисали ниже плеч – похоже, их давно не собирали в прическу. Лицо отшельника было на удивление благообразным и располагало к себе.

– Вы не один? – спросил он, кланяясь. – Зовите всех, от меня им не будет вреда.

3

Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Меня зовут Кимифуса.

Отшельник еще раз поклонился, выказывая уважение гостям.

– Умоляю о прощении, но мне нечем угостить вас. Разве что чашка воды?

Я наскоро огляделся. В хижине действительно не наблюдалось признаков съестного. Ни припасов, которые вешают на стенах или под стрехой, ни котелка, где можно было бы что-то сварить. Посуды, из которой люди обычно едят, я тоже не видел.

Как он живет, бедолага?

– Я недостойный монах по имени Иссэн, – видя, что я не спешу вступить в разговор, настоятель взял бремя знакомства на себя. – Это мои спутники: Торюмон Рэйден, самурай из Акаямы, и его слуга.

– Монах?

Отшельник сдвинул брови, как если бы что-то понял:

– Это многое объясняет. Не будь вы монахом, почтенный Иссэн, и должно быть, человеком немалой святости – вы все прошли бы мимо моей хижины, не обратив на нее внимания. Присаживайтесь, выпейте воды. Я рад вашему приходу.

Мы опустились на циновки, остывшие из-за холодного земляного пола. Широно встал у стены, возле дверей, скрестив руки на груди. Его взгляд неотступно следовал за отшельником, когда тот двигался по хижине. Но Кимифуса занимался самыми обыденными делами, в которых не крылось никакой угрозы. Разжег железную жаровню, пододвинул ближе к нашим ногам. Взял кувшин, разлил воду по трем чашкам. Поставил чашки у жаровни, чтобы вода согрелась. Сел напротив нас: прямо на пол, без циновки.

Я содрогнулся.

– От вас ведь ничего не скроешь, святой монах, – произнес он.

В голосе Кимифусы звучала грусть. Но я услышал и отголосок надежды.

– Кое-что я вижу, – кивнул настоятель. – Не все, но достаточно.

Краем глаза я заметил, что Широно тоже кивнул.

– Да, – согласился Кимифуса. Казалось, старик сказал ему еще что-то, чего я не услышал. – Да, вы правы. Я дзикининки, несчастный людоед.

Моя ладонь легла на рукоять плети.

– Успокойтесь, достойный самурай, – движение не ускользнуло от отшельника. – Я бы сказал «не бойтесь», но это оскорбит ваше бесстрашие. Вам незачем хлестать меня, бить кулаком или пинать ногами. Пока я в этом облике, а солнце горит в небе, я безопасен для вас. Я безопасен для вас и после захода солнца, потому что вы живые. Но не скрою, ночью я могу сильно напугать неподготовленного человека.

Потому что мы живые? Я ничего не понимал.

– Дзикининки едят только мертвечину, – пришел мне на помощь настоятель. – Живым от них ущерба нет. Хотя я слыхал о несчастных, которые умерли от страха при встрече с дзикининки.

– Вы дух? – осторожно спросил я Кимифусу. – Голодный дух?

Он засмеялся. От его смеха меня пробил озноб.

– Дух? О нет, храбрый самурай! Такими, как я, становятся при жизни. Перерождаются, не умирая, в один малопрекрасный момент. Знаете, я ведь был самураем, как и вы! Потерял господина, скитался, голодал. А потом решил: зачем же голодать, носить обноски, соглашаться на любую работу за плошку риса? Зачем все это, если у меня есть сильные руки и горячее сердце? Так одним самураем стало меньше, а одним разбойником больше.

Я отпил воды. Полегчало, но не слишком. Беседа с людоедом, пусть даже он сам признался, что людоед, и заверил, что не опасен – сказать по правде, это пугало меня. Храбрый самурай? Моя храбрость сейчас подвергалась чрезмерному испытанию.

Вдобавок меня мучила непривычность ситуации. Нет, не встреча с людоедом, хотя вряд ли кто-нибудь назвал бы такую встречу привычной. Раньше мне приходилось докапываться самостоятельно, кто здесь мстительный дух, кто голодный, кто притворщик, скрывающий фуккацу, кто перерожденец, а все только и делали, что мешали мне узнать правду. Здесь же от меня не требовалось ровным счетом ничего – признание без допроса, ответы без вопросов. Вся моя натура дознавателя протестовала: казалось, за меня кусают и жуют, а мне предлагается только глотать и просить добавки.

– Вы поделитесь с нами вашей бедой? – мягко спросил старый монах.

Благообразное лицо отшельника затвердело. У рта обозначились жесткие складки, взгляд сверкнул огнем. Вне сомнений, этот человек был и самураем, и разбойником.

– Да, Иссэн-сан.

Он встал, шагнул к старику, но увидел, как напрягся Широно у дверей, и отступил назад.