Сто суток войны

Мы выпили чаю, поели консервов и поехали вперед, к Соловьевской переправе. Нас предупредили, что там, где разместился головной отряд, нас встретит на дороге маяк, и у нас не было сомнений, что он нас действительно встретит. В дивизии чувствовался полный порядок, была отличная маскировка, землянки и блиндажи были надежно врыты в скаты холмов, по расположению штаба не слонялось ни одного лишнего человека.

Как потом оказалось, это сыграло свою роль: немцы так и не узнали местоположение штаба. По данным своей разведки они считали, что он находится непосредственно в Дорогобуже.

Первые пятнадцать километров мы ехали без всяких приключений, если не считать того, что вдруг встретили на дороге первую увиденную нами на ходу немецкую трофейную штабную машину. На ней ехали какие-то товарищи из политуправления фронта, видимо, безрассудные люди, потому что ездить в те дни в нашем расположении на трофейной немецкой машине — значило рисковать быть обстрелянными и погибнуть ни за что ни про что.

Маяк стоял там, где ему и полагалось стоять. Мы заехали в головной отряд, поговорили там с людьми и двинулись дальше, в разведывательный батальон.

Следующие пятнадцать километров дело шло уже не так гладко. Немецкая авиация бомбила дорогу; нам несколько раз пришлось соскакивать с машины.

Самолеты проходили вдоль шоссе, бомбили и обстреливали его. В одном месте спереди нас несколько бомб разорвалось прямо на дороге и на обочинах, завалив дорогу деревьями. Пришлось, продираясь через кусты, объезжать это место по лесу. Потом еще раза два бомбили дорогу.

Наконец мы доехали до опушки леса, за которым было с километр совершенно открытого места, а за ним виднелся еще лесок на той стороне дороги. Немцы беспрерывно бомбили переправу, и этот лесок вдали, за которым опять до самой переправы шло открытое место, служил местом сосредоточения вторых эшелонов частей, стоявших на том берегу за переправой. И дорога, и все поле впереди были в воронках. Отсюда, с опушки, мы видели, как над леском на наших глазах появилась шестерка «юнкерсов»; они по очереди заходили, пикировали, снова поднимались, набирая высоту. Потом одна тройка ушла, три оставшихся спикировали еще по одному разу, развернулись и пошли назад. А навстречу им уже подошла следующая тройка, и продолжалась все та же карусель.

Стоявший на дороге контролер предложил нам оставить здесь машину и идти дальше пешком. Но мы с Трошкиным и Панковым решили все-таки проскочить на машине и благополучно проскочили, добравшись до опушки как раз в ту минуту, когда на середину рощи была сброшена очередная серия бомб.

Оказалось, что штаб разведбата как раз там, в центре рощи. Во время этого последнего налета, минуту назад, тут же у землянки штаба был убит красноармеец-посыльный. Во время разрывов бомб, вместо того чтобы кинуться в щель или лечь на землю, он, по детскому инстинкту, спрятался за дерево, и его пересекло осколком выше пояса вместе со стволом дерева.

Но штабная земляночка, буквально в трех метрах от воронки, хотя и обсыпалась, но осталась цела. Лес кругом был изрыт щелями и бесконечными воронками от мелких пятидесяти килограммовых бомб. Очевидно, бомбежки здорово насолили всем, потому что щели были вырыты глубокие и в достаточном количестве. Этим объяснялось и то, что, по словам комбата, потерь за последние двое суток было совсем мало.

Мы поговорили с двумя разведчиками, которые накануне нахально проехались по немецким тылам на «газике» и благополучно вернулись. Трошкин сфотографировал их тут же в лесу, а я потом написал о них свою последнюю корреспонденцию в «Известиях».⁵⁵

На протяжении того часа, что я разговаривал с разведчиками, пришлось три или четыре раза лазить в щели. Поблизости разорвалось еще несколько пятидесятикилограммовок, но ни одного человека даже не ранило.

Поговорив с разведчиками, мы поехали обратно в Дорогобуж, в штаб дивизии. Проехав несколько километров, увидели возвращавшиеся со стороны Дорогобужа «юнкерсы», а на горизонте — дым, разраставшийся все сильнее и сильнее. «Юнкерсы» возвращались тройками и сбрасывали на дорогу остатки мелких бомб. Сначала далеко от нас, а потом один раз все-таки пришлось выскочить из машины и залечь.