Сто суток войны

Поляков вскинул к глазам бинокль и дал сигнал срочного погружения. Мы опять посыпались в люк один на другого. Лодка скрылась под водой. На этот раз нам грозили глубинные бомбы, и мы продолжали погружение. Стрелка глубиномера показывала все больше и больше — пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять метров. На глубине тридцати метров мы прекратили дальнейшее погружение и пошли продольным подводным ходом.

В принципе считается, что на глубине свыше тридцати метров даже в прозрачной воде самолет с трудом обнаруживает лодку. Так или иначе, мы прислушивались, задержав дыхание. Очевидно, самолеты были вызваны по радио, и теперь они будут крутиться над нами, поджидая, не попробуем ли мы всплыть, и бросая вокруг нас наугад по площади глубинные бомбы.

Все напряженно ждали. Глубинная бомба, сброшенная даже на некотором расстоянии от лодки, все равно может искалечить ее страшной силой удара распираемой взрывом воды.

Примерно через четверть часа до нас донеслись глухие взрывы.

— Бросает, — сказал Стршельницкий. — Бросает глубинные, но далеко. Очевидно, уйдем.

Мы шли под водой еще два часа. Потом Поляков, рассчитав примерный запас горючего, которым могли располагать кружившиеся над нами самолеты, решил всплывать. Когда мы поднялись на поверхность, уже вечерело, и вскоре наступила черная южная ночь.

Люк, выводящий из лодки наружу, наверх, проходит через маленькую, расположенную в ее верхней части рубку. При этом люк устроен не как прямой колодец, проходящий насквозь через два отделения, а эксцентрически, на манер коленчатого вала. В рубке, где специально для этой цели лежат каски, люди сидят и курят, видя над головой небо. Курят вдвоем, по две — по три минуты. У них есть время только на то, чтобы несколько раз затянуться и уйти, потому что внизу ждут своей очереди другие, а больше, чем по двое, здесь, в рубке, находиться нельзя. Я, как и другие, тоже сидел там на каске и через люк смотрел на черное южное небо со звездами. Потом по предложению Полякова выбрался наверх, на мостик.

Ночь была великолепная, море гладкое и слегка фосфоресцирующее. Небо темнее моря, и на нем много звезд. Мы вместе со Стршельницким бегло оглядели ночной небосвод и заметили блестевшую отдельно от всех других звезд зеленую Венеру. Я полушутя, здесь же, на мостике, начал писать о ней стихи: «Над черным носом нашей субмарины взошла Венера — странная звезда» — и кончил их уже на следующее утро, когда мы подходили к своим берегам.

Я проторчал на мостике всю ночь — так там было хорошо. После недельного плаванья я чувствовал нехватку свежего воздуха и глотал его, как человек с пересохшим горлом пьет воду.

Обратно мы шли довольно долго, сложным маршрутом, минуя минные поля и всякие другие каверзы.

В Севастополь входили со стороны Ялты. Странно было видеть этот город, в котором я так много времени провел за последние три года и знал в нем каждую улицу и каждый дом. Странно было впервые видеть его с моря, да еще с подводной лодки.

Перед Севастополем появились встречавшие нас катера, а потом мимо нас прошла другая лодка для выполнения такого же задания, с которого мы возвращались. Сигнальщики с мостиков обменялись приветствиями:

— С благополучным возвращением, — просигналили нам.

— Желаем счастливого похода, — ответили мы.

К вечеру мы были в Севастополе. Пришвартовались у стенки подплава, последний раз пообедали на лодке, выпили по паре стопок водки, которую во время плаванья Поляков распорядился заменить вином, и я отправился в город.

Халип еще не вернулся из Одессы. Я немного побродил один по Приморскому бульвару и как убитый заснул в Доме Морского флота, в кабинете начальника на жестком канцелярском диване.

Я прожил два дня в Севастополе, ожидая возвращения Халипа и Демьянова из Одессы. Демьянов не захотел еще раз оставаться тут, в Севастополе, один с машиной и по собственному желанию отправился с Халипом в Одессу.

Сведения из Одессы в эти дни были тревожные,⁹⁵ и я беспокоился за товарищей. Впрочем, на то, чтобы особенно много думать, не было времени. Два дня я писал очерк о походе на подводной лодке. Он вышел довольно длинным и впоследствии в сокращенном виде появился в «Красной звезде» под заголовком «У берегов Румынии». Закончив очерк, я отнес его на согласование в штаб флота, а со вторым экземпляром пошел к ребятам на подплав. Мы купались там со штурманом Быковым прямо с подводной лодки, ныряли в глубокую черную воду. Был уже вечер, и снизу, из воды, нагромождения серых прибрежных скал и таких же серых корабельных башен казались какой-то величественной путаницей.