Сто тысяч франков в награду

— Неужели у вас есть возможность доказать, что он совершил убийство? — спросил матрос, подозрения которого тотчас превратились в уверенность, и он вышел с Мэри-Энн.

Тирселен продолжал допрос. Давид признался, что после брачной церемонии не нашел в себе достаточно мужества, чтобы присоединиться к толпе, приносящей молодым поздравления. Но то была не ревность, а отчаяние… Куда же он пошел? Кто его видел? Этого он решительно не знал. Давил помнил только то, что каким-то образом все же оказался у павильона. Там он остановился и стал смотреть на закрытые окна. Вдруг он услышал выстрел, но принял его за изъявление радости, ведь в крестьянских обычаях стрельба играет не последнюю роль на праздниках. Наконец, немного успокоившись, он собирался вернуться в замок, как вдруг на него набросились крестьяне, от которых он узнал о случившемся. Вот и все, что мог рассказать Давид.

Пока он говорил, его не раз перебивали, и даже граф Керу, поддавшись общему настроению, стал подозревать Давида.

— Убийца! — вскрикнул он.

— Да, убийца! Это он ее убил! — повторил чей-то голос из толпы. — И вот тому доказательство!

И Лантюр с какой-то бумагой в руке стал протискиваться через толпу, чтобы приблизиться к столу.

— Он, понимаешь ли, изображает мученика… Он никогда не имел дурной мысли… Как бы не так! Вот, возьмите и прочтите, господин мэр.

Давид с удивлением посмотрел на бумагу, которую Лантюр передавал мэру. Очевидно, что это было письмо. Заломы на бумаге указывали на то, что раньше оно лежало в конверте.

— Что это такое? — спросил Керу.

Мэр жестом попросил графа подождать и стал читать письмо про себя. Дойдя до конца, господин Тирселен спросил у Лантюра:

— Любезный, каким образом это письмо попало к вам и где вы его нашли?

— Я вам сейчас все расскажу, господин мэр. Видите ли, сразу обо всем не подумаешь, но, к счастью, есть люди, которые не теряют головы. Итак, мадам Мэри-Энн говорит мне: «Послушай, Лантюр, а что, если нам сходить в его комнату? Может, мы там что-нибудь и найдем…»

— Действительно! — воскликнул Губерт. — А я и не подумал…

— Я тоже, — продолжал Лантюр. — И вот, мы поднялись по лестнице. Комната музыканта наверху, на втором этаже. Он не ожидал, что его заподозрят, и даже комнату не запер. Мы вошли. Сначала ничего дельного не попадалось, только книги и бумаги, карты какие-то с длинными штрихами и точками, ну точно дьявольские письмена… «Никаких доказательств», — сказала мадам Мэри-Энн. Мы продолжали переворачивать бумаги и уже хотели отказаться от этой затеи… Я все говорю «мы», но это мадам Мэри-Энн… Ну это все равно. Вдруг я заметил на камине увядший букет. Я взял его в руки, и что же? Из него, сложенная вчетверо, выпала записка… Я показал ее мадам Мэри-Энн, а она как вскрикнет: «Это же почерк бедной девушки!» Я хоть и не очень силен в грамоте, а все-таки знаю почерк мадемуазель Элен, так как носил письма на почту. «Что там в записке?» — спросил я. Но мадам Мэри-Энн только охала да ахала. Наконец она сказала: «Больше искать не надо, у нас есть доказательство!» И я тут же пустился бежать вниз… Так что там, господин мэр?

Лантюр так торопился все высказать, что его трудно было понять.

— Граф, я прошу вас выслушать меня спокойно, — начал мэр. — Да, этот матрос был прав. Записка представляет дело совсем в другом свете.

— Это записка действительно от мадемуазель Савернье? — спросил граф.

— Да, от мадемуазель Элен Савернье, — ответил мэр.

— И кому же она адресована?

— Хотя имени в ней не упоминается, но, судя по смыслу, оно написано господину Давиду. Мадемуазель Элен отвечала ему с твердостью, делающей честь…

— Но это ложь! — закричал музыкант. — Я никогда не получал этого письма. Элен никогда не писала мне.

— К несчастью, — иронично произнес мэр, — я вынужден с вами не согласиться. Я прочту вам письмо, и вы сразу же все вспомните.

— Это подстроено! Я в ловушке! — возмутился Давид, выпрямившись. — Неужели меня окружают одни клеветники и непримиримые враги?

— Ну, полно глумиться над нами! — одернул его Лантюр. — Или я заставлю тебя молчать!

Но бригадир уже схватил Давида за руку и прошептал:

— Потерпите, молодой человек, потерпите!

— Я зачитываю, — сказал мэр и поправил очки на носу. — «Сообщаю вам о том, что я больше не собираюсь хранить молчание, к которому себя принуждала. Но в последний раз я все же попытаюсь прекратить ваши преследования, оскорбительные не только для меня, но и для человека, имя которого я буду носить, к которому и вы должны питать огромное уважение…»

— Разве это письмо было адресовано не вам, господин Давид? — поинтересовался мэр не без издевки в голосе и укоризненно посмотрел на музыканта.

— Нет! Тысячу раз нет! — вскрикнул Давид.