Сто тысяч Королевств

Сверкающая фигура (и разуму моему её не постичь), стоя над бесформенной чернеющей массой (и уму моему не можно её зреть), раз за разом погружала туда руки. Нет, не разрывая на части. Безжалостно, зверски сминая-вбивая-выдавливая в подобие личины. Тьма, отчаянно отбиваясь, ревела, исходила ором, но сверкающие ладони не знали пощады. Окунувшись снова, появились, вытягивая пару рук. Сдавив черноту, с силой месили её, вылепливая ноги. Тиснулись в самое сердцевину, вывовалакивая наружу туловище; погрузив до запястья кисти в самое брюхо, ухватили вывязанную плеть хребта. А последней рванулась на свет голова, безволосая, едва узнаваемая, человеческая. С широко распахнутым ртом, испускающим пронзительные вопли; и глазами, обезумевшими от невообразимой муки. Страданий, запредельных даже для самого выносливого смертного тела. Но, разумеется, то был не смертный.

Получи, что жаждал, — взрычало сияющее нечто, и голос ея был дик и свиреп; но не слова то были, и не слышны слуху моему. Но знание; познание, отдающееся в голове. Кощунственную мерзость, кою она сотворила. Ты же предпочёл её мне? Так получай её "дар"… бери! забирай и не смей забывать! никогда боле не смей забывать, что ТЫ-ИЗБРАЛ-ЭТО…

И я подмечаю, что даже верша насилие, сверкающий плачет (или же — оплакивает).

И глубоко внутри меня кто-то исходит криком, кто-то, не бытующий мною, пусть и я сплетаю с этими воплями свои. Но наши крики неслышно тают, заглушённые переродившимся на свет существом, ибо страданиям его на земле положилено токмо начало…

***

С глухим чпоканьем, вроде того, с каковым раздирают на части варёного бычка, из Ньяхдоха продралась рука. С тем же сочным, хлюпающим звуком, вывернулась вверх суставом. Падший, пошатываясь на четвереньках, вздрогнул всем телом, когда появившаяся на свет новая конечность слепо заколотилась из стороны в стороны, покуда не нашла себе точку опоры на полу близь прочих членов. Нежно бледная, но не исполненная той, привычной мне, лунной белизны. То была более приземлённая, человеческая белизна. Дневное "я", прорвавшееся в сей жуткой насмешке на рождение сквозь божественное обличие, носимое ночью.

Он не издал ни крика, при всё при том. Не считая того, изначального, мертворождённого скидыша, Ньяхдох безмолвствовал, и тогда, когда иное тело распарывало измученную плоть, выбираясь наружу. Так или иначе, подобный стоицизм лишь ухудшал дело, столь очевидна была скрываемая падшим боль. Выкажи он её криком, и это принесло бы избавление. Если не его агонии, то моим страхам точно.

Стоящий вблизи Вирейн, окинув коротким взглядом сбрасывающего личину, со вздохом прикрыл глаза ресницами.

— Глядишь, всё затянется на пару-тройку часов, — заметила Скаймина. — Конечно, будь то подлинный солннечный свет. дело пошло бы куда быстрее; но, увы, последнее в воле одного лишь Небесного Отца нашего. А перед нами попросту жалкая имитация. — Она окинула Вирейна презрительным взглядом. — Впрочем, как видишь, для моих целей и этой ничтожной подделки более чем достаточно.