Сто тысяч Королевств

— Йин, мне не хватало тебя, но не настолько, чтобы захотеть встречи так скоро. — Она оглядела меня, потом Ньяхдоха.

— Входи.

Так-то вот. Она было повернула голову к парадному входу, виднеющемуся меж колонн, а я вознамерилась следовать за ней — если б не слова Ньяхдоха, раздавшиеся над ухом.

— Здесь скоро нагрянет рассвет, в этой половине мира, — произнёс он. — У вас всего час.

Я обернулась, поражённая многажды.

— Вы что, не с нами?

— Нет. — И двинулся прочь со двора. Стража столь спешно убиралась в сторону с его пути, что дело казалось бы даже забавным. При иных обстоятельствах.

Мгновение я наблюдала за ним, а после направилась вслед за бабушкой.

***

И здесь на ум приходит ещё одна сказка времён моего детства.

Говорят, Владыка Ночи не в силах пролить ни единой слезинки. Отчего — кто знает, но из всех даров, из всех сил, коими облечил Маальстрем темнейшее из дитей своих, этого у него не нашлось.

Иное дело — Пресветлый Итемпас. Легенды гласят, что порой его слёзы изливаются дождём в то время дня, когда солнце ещё не зашло. (Их я никогда не принимала на веру — уж больно обильно и часто приходилось бы Пресветлому исходить плачем, будь сие правдой.)

Иное дело Энэфа, Владыка Земли. Её слёзы — жёлтый, обжигающий дождь, падежом прошедший по всему миру после извержения вулкана. Он по-прежнему сыпет крупой, этот дождь, губя урожаи и отравляя воду. Но ныне то не значит уже ничего.

Владыка Ньяхдох был перворождённым, Первым из Трёх. Явленный прежде других, бессчётную вечность провёл он один на один со всем порождённым бытиём. Может, то и есть причина его бессилия. Ибо бесполезные слёзы не скрасят полное одиночество.

***

Некогда Сар-эн'на-нем был святилищем. Главный вход — огромный сводчатый зал, поддерживаемый вытесанными из камня колоннами, врастающими в землю, — мой народ возвёл задолго до того, как нам стали известны амнийские штучки вроде скрипторства или заводных причуд, часов и прочего. Тогда у нас были свои… методы. И места поклонения в честь наших богов потрясали взор великолепием.

После Войны Богов предки сделали то, что должно было сделать. Замурованные Сумеречный Сар-эн'на-нем и Лунные Просветы, некогда славившиеся своей красотой, исчезлись от глаз навеки; остался лишь Сар-эн'на-нем Солнечный. Новый храм, освящённый одному лишь Итемпасу и незапятнанный скверной поклонения его сиблингам, был выстроен немногим дальше на юге; дабы стать сердцем города, местом поклонения Пресветлому. Впрочем, уже много лет Сар-эн'на-нем был не более чем залом заседания правящего воинского совета, издающего указы, кои я, бывшая эн'ну, претворяла в жизнь. Всякие здешние святость и благочестие давно сошли на нет.

Зала была пуста, как и приличествовало в столь поздние часы. Бабушка подвела меня к возвышению, устланному слоем толстых ковров, где и пребывали днём члены Совета, рассаживаясь по кругу. На одно из пустующих мест она и уселась, я устроилась напротив.

— И как, провалилась? — спросила она.

— Пока ещё нет, — пожала я плечами. — Но это лишь вопрос времени.

— Объяснись, — приказала она, впрочем, другого мне и не оставалось. Признаюсь честно, что слегка подретушировала отчёт, опустив некоторые… моменты. Захлёбывание слезами на матушкиной кровати. Опасные грёзы о Владыке Ночи. И, безусловно, тайну моего двоедушья.

По окончанию рассказа бабушка испустила короткий вздох, единственный признак тщательно маскируемого беспокойства.

— Киннет всегда верила, что любовь к ней Декарты послужит гарантией защиты и тебе. Не могу сказать, что когда-либо любила её, но с годами я стала более прислушиваться и доверять её мнению. Как же она могла так чудовищно ошибиться?

— Не уверена, что она, — сказала я мягко, думая о словах Ньяхдоха насчёт Декарты и матушкиного убийства. Думаешь, это его рук дело?

А после был разговор с Декартой. Я видела его глаза, когда он говорил о ней. Способен ли человек вроде него на убийство того, кого так безумно любит?

— Матушка рассказывала об этом, Беба? — спросила я. — Почему оставила Арамери?

Бабушка нахмурилась, озадаченная неожиданной сменой моего тона с формального на личный. Мы никогда не были особенно близки, она и я. Она была слишком стара, чтобы стать эн'ну, когда её собственная мать наконец упокоилась с миром, и ни один из её детей не был девочкой. Хотя мой отец и преуспел, изрядно удивив всех, сам став эн'ну (одним из трёх мужчин, добившихся этого титула за всю нашу историю), меня можно было назвать слабым подобием дочери, единственным, что оставалось у бабушки. Впрочем, я давно уже бросила тщетные попытки заслужить её любовь.

— Вещи подобного рода она предпочитала обходить молчанием, — медленно произнесла Беба. — Ограничиваясь словами, что любила моего сына.

— Полагаю, тебе было этого мало, — сказала я тихо.

В её глазах застыла жёсткая твёрдость.

— Твой отец отчётливо дал понять, чтобы я забыла об этом.

Тогда я и поняла: она никогда не верила матушке.

— Какие ещё могли быть причины?