Сто тысяч миль (СИ)

— В таком случае, не смеем вас больше отвлекать, — поспешно произнёс Канцлер, вставая со своего места. Прокашлялся: — Я могу пройти в коммуникационный пункт? Предателя нужно немедленно взять под стражу.

— Разумеется. Мои люди вас проводят, — кивнул президент и вызвал свою охрану. После кратких переговоров снова подошёл к нам: — Всех ваших людей разместили с комфортом на третьем уровне. И да, Советница Эбигейл просила передать, что очень ждёт встречи с дочерью.

— Замечательно, тогда ты свободна. Иди к матери, пока окончательно не успела перейти грань, — сурово приказал мне Кейн и посмотрел на Уоллеса, пожимая ему руку: — Спасибо вам. И я приношу извинения за Кларк.

— Не стоит, — почти весело ответил Аарон. — Она, может, резковата, но почти всегда говорит правильные вещи. И держит слово. Я не в обиде.

Я покинула их с улыбкой и непонятной теплотой на душе, чтобы снова утонуть в маминых тёплых объятиях. Мы не могли перестать говорить, несмотря на усталость. Она рассказывала мне о Телониусе и его заговоре, невольной участницей которого она стала. Как они ждали хоть какой-то весточки от нас, а её всё не было. Как едва не потеряли надежду. Я устроила голову у неё на коленях, совсем как в детстве. Обрывочно обрисовала свою историю, пока она мягко расчёсывала мои волосы и сплетала их в косу. В этой тёплой атмосфере мне не хотелось говорить подробно ни про «Второй Рассвет», ни про целую цепочку ужасных совпадений и предательств. Хотелось поделиться чем-то светлым. Хотелось, чтобы мама знала.

— Знаешь, я не уверена, но, кажется… Кажется, я влюбилась. Возможно, даже взаимно. Этого я не знаю.

— В самом деле? — она как-то напряглась. — И… кто она?

— Он. Это он, а не она, — выпалила я излишне поспешно. — Он не здесь. Не с нами. Но я всё ещё люблю его. Ни секунды не переставала.

— Что? Всё-таки он! Неужели… О, господи…

Всё внутри похолодело. Тепло и уют испарились без следа.

— Это так ужасно для тебя?

— Этого следовало ожидать. Но всё равно так жутко и несправедливо… Бедная моя девочка. Мне очень жаль. Как давно это у вас продолжалось?

От скорбных нот в её голосе всё внутри ухнуло вниз. Странный вопрос совсем сбил с толку.

— Несколько месяцев, наверное. Не знаю, когда точно всё поняла.

— Значит, ещё на «Ковчеге»… Я давно подозревала это, видела его взгляды, но у тебя была Бри, и я… Ты так сильно боялась меня? Я была таким монстром?

— На каком ещё «Ковчеге»? — пришёл мой черёд изумляться. — Погоди… Ты решила, что я про Уэллса говорю?

— А что, не про него? — вот теперь мамины глаза расширились в неподдельном ужасе, когда я отрицательно покачала головой. — Но… О ком тогда речь?

— О Беллами. Командире Блейке, который…

— Тебя похитил? Держал в плену? — ещё больше ужаснулась мама, вспомнив совсем не то.

— Который потом отпустил меня, спас из лап фанатиков нас с Уэллсом и помог вытащить всех остальных из их застенков, — возразила я. — Который не променял нас на перемирие со «Вторым Рассветом», а привёл сюда, чтобы мы могли связаться с вами, и пожелал удачи, когда мне пришлось наврать, что я улетаю навсегда. Это выглядит как послужной список отъявленного негодяя?

— Кларк, дорогая… Ты уверена, что это не лёгкая форма стокгольмского синдрома? В таких обстоятельствах не удивительно, что ты просто бессознательно пыталась адаптироваться под их дикие порядки, чтобы выжить. В этом нет ничего страшного.

— Зря я решила тебе сказать, — я отвернулась, пристыженная и смущённая. Обидно стало почти до слёз. — Так и знала, что ты решишь, что это помутнение рассудка. Только бы не думать, что я нарушила Протокол и посмела думать не то. Отчего я решила, что что-то изменилось? Но знаешь, я не собираюсь отказываться от своих слов. И уверена в том, что чувствую, не меньше, чем в том, что ускорение свободного падения составляет девять целых восемьдесят одну сотую метра на секунду в квадрате.

Уставившись в стену, я тяжело вздохнула и зажмурилась. И чего я ожидала? Пожеланий счастья?

— Девочка моя, — мама мягко коснулась моего плеча. — Прости. Я не хотела тебя обидеть. Знаю, что делала ошибки и часто была слишком сурова. И отказывала в праве на индивидуальность не только тебе, я и себе в нём отказывала. Но в те ужасные минуты, когда я думала, что навсегда тебя потеряла… А потом, когда говорила с Телониусом… То, что он натворил — ужасно, но в одном он был прав. Главное — не Протокол. Главное — чтобы ты была счастлива. Люби кого хочешь. Я не против. Просто говорю так, потому что боюсь, что кто-то воспользуется твоей добротой. Ты уже доказала, что безжалостна к врагам, но иногда худшие из них прячутся под личиной друзей. Но если ты уверена, то кто я, чтобы решать за тебя?

— Ты правда так думаешь? — я повернулась, не веря своим ушам.

— Правда. Я очень горжусь тобой. И всегда тебя поддержу.

— Тогда просто дай ему шанс. Ради меня. Ты всё поймёшь, когда узнаешь его.

— Договорились.

Глаза защипало против воли. Я снова уткнулась маме в шею, до конца не веря в происходящее.