Сто тысяч миль (СИ)

Несмотря ни на что, ожидание неизбежного всегда проводило чёткую границу между нами, будущей экспедицией, и остальными подростками станции. Тайну нашего предназначения разглашать запрещалось, и из-за неё я всегда чувствовала между нами с Бри будто невидимую стену, которая не позволяла стать ближе. Пусть мне не хотелось делиться всем-всем, но само осознание, что я не могла, не давало забыться. Иногда я сильно расстраивалась, но в тот же момент думала: а что ещё сможет заставить мой взгляд гореть азартом также, как исследование нового и неизвестного? Прожить жизнь с пользой для общества на станции было не такой уж плохой перспективой, но возможность ступить на землю предков, почувствовать ветер и капли дождя на щеках, как писали в старых книгах и показывали в фильмах — от одной мысли замирало сердце. Эти чувства были достойны того, чтобы посвятить им целую жизнь.

Поэтому я бы никогда не променяла это даже на свою мечту о семье. Из-за нашей миссии. И из-за Уэллса — моего друга детства, такого же, как я, парня из пробирки «Нового поколения».

К своим восемнадцати с половиной он вымахал высоким, здоровым и широкоплечим. Его отец тоже был в Совете, как и моя мама, и с малых лет мы сдружились как раз потому, что нас объединяла общая тайна. Мы вместе мечтали, как покорим Землю, вместе грызли гранит наук, чтобы сдать тесты лучше всех, и отказаться от всего этого я не смогла бы никогда, пусть даже переменчивое настроение Уэллса в последнее время всерьёз меня пугало. Особенно гневные взгляды в сторону наших с Бри переплётенных пальцев. Несколько раз на прощание он обнимал и прижимал меня к себе как-то слишком… неправильно? От этих прикосновений внутри что-то неприятно замирало. С тех пор я стала держать дистанцию и списывала эти странности на то, что его родители были той самой «нетрадиционной» семьёй: у него были мать и отец разного пола. Бесплодные из-за беспощадной космической радиации, они взяли Уэллса себе на воспитание и приняли как родного. И теперь, на фоне «бунта гормонов», у него, похоже, конкретно сместился моральный компас. В предыдущий вечер танцев на верхних уровнях он грубо отшил подошедшего к нему с очаровательной улыбкой Нейтана, а затем и вовсе ушёл задолго до конца вечера, оставив нам с Бри на память свой прожигающий взгляд. Я боялась, что если он продолжит так себя вести, то кто-то заметит. Мама заметит. И запретит мне общаться с ним, а то и вовсе внесёт в группу риска нарушителей Протокола. Его. Моего лучшего друга! И разве не злом были эти чёртовы гормоны?

В день окончания нашего обучения, когда объявили о начале миссии, мама плакала, а потом сжимала мои плечи и гладила спину, и долго-долго смотрела. Да, она знала, что этот день придёт, но, разумеется, глубоко привязалась ко мне. Инстинкт защиты потомства, так ведь? Я тоже почти плакала, понимая: возможно, я в этих стенах последний раз. Возможно, мы не сможем удачно приземлиться или сгорим в атмосфере, возможно, нас убьёт радиация или какой-то голодный мутант, как только мы окажемся на поверхности. Корабль простаивал долгие триста с лишним лет, пусть и мог бы привезти нас обратно, если бы мы создали топливо на Земле. Был ещё один корабль, куда больший и работающий на ядерном топливе, который считался по-настоящему многоразовым, но хлам от старых спутников на орбите не так давно разбил критически важную часть теплоизоляции. Её можно было восстановить, но требовались и время, и ресурсы. Первого было достаточно, а вот второго — в обрез.

Нас собрали в главном зале «Ковчега». Уэллс держал меня за руку, пока наша «сотня» неуверенно прижалась к стене. По коммуникаторам Совет объявил общий сбор, и народ постепенно подтягивался, глазея на нашу униформу. Лучшие инженеры станции изготовили нам специальные костюмы, адаптирующиеся под температуру. В холоде они должны были греть, а в жару — охлаждать, не давая потеть. Ткань имела две возможных расцветки: светло-серую для наилучшей видимости со светящимися вставками и тёмную, маскировочную. Их можно было менять по желанию, просто надев костюм наизнанку. У каждого на руке уже был надет усовершенствованный коммуникатор с радиосвязью в пределах мили, а с помощью усилителя, который установили в корабль, диапазон расширялся в десять раз.

В зал вошла Бри, и на мгновение наши взгляды встретились. Мне не хватило смелости вынести шок и боль, что отобразились в её светлых глазах. А она быстро зашагала ко мне, пересекла большую часть зала и вдруг остановилась, не дойдя несколько футов, будто наткнулась на ту самую невидимую стену, что только что стала алмазно твёрдой.

Бри замерла между галдящей толпой ковчеговцев и нашей молчаливой «сотней», а потом озадаченно прошептала:

— Кларк… Как же так?

— Ты же знаешь, я не имела права, — растерянно ответила я, не в силах найти себе оправдания.

— Это нечестно. Почему ты позволила мне полюбить тебя? Чтобы сейчас улететь спасать мир и оставить меня в одиночестве?

— Бри, — это был крик о помощи, крик с просьбой прекратить, но звучал он сдавленно и шёпотом.