Сто восемнадцатый псалом

Эта светлость и чистота составляют отраду жизни по заповедям, несмотря на все притрудности, внешние и внутренние. В ней — опора такой жизни; в ней же и дерзновение пред Богом. Как невинное дитя, смело ходит пред Богом чистый совестию и без смущения обращается к Нему в молитве своей. Да молитва и не может иначе зачаться и созреть, как под сознанием чистоты совести. Ее все истинные подвижники и поставляют водительницею или дверию молитвы.

Такое-то состояние усматривается в пророке, когда он смело взывает к Богу: суди суд мой. Хочешь достигнуть возможности и самому так же смело взывать? — Сохрани совесть свою чистою во всем. Но надежду, что ты будешь услышан, полагай не в этом, а в одной милости Божией; потому-то пророк и прибавляет дальше: словесе ради Твоего живи мя. Живи мя — то же, что избави мя. Внешние скорби делают человека словно неживым, потому и говорится: «убитый человек». Избавление от скорби есть оживление убитого горем. Пророк молится оживить его чрез избавление от того, что делало его убитым. Ради чего? — Словесе ради. Какое же это слово? — Слово обетования Божия — быть покровом для тех, кои верны Ему не внешне только, но по свидетельству совести своей. Слово же обетования таково: воззовет ко Мне, и услышу его, с ним есмь в скорби, изму его… и явлю ему спасение Мое446. Памятуя сие обетование, пророк и воззвал: словесе ради Твоего живи мя. Совесть уверяла его, что он ни в чем не виноват, но так как помилование не заключено в этом уверении совести, а находится в милующей деснице Божией, то к ней и взывает он: избавь, как обещал Ты, Господи, ибо хоть совесть моя в ни чем не укоряет меня, но, может быть, око ее не так остро зорко, чтобы все увидеть до малейших подробностей, среди коих может укрываться что-нибудь и достойное укора. Только очи Божии, светлейшии паче солнца, прозревают сокровеннейшее447. Потому пророк хоть и не боялся суда Божия, по суду своей совести, но, помянув, что она может иногда и без покривления своего ненамеренно не видеть какой-нибудь неисправности, всю надежду свою возлагает на милостивое обетование Божие. Ничесоже в себе свем, но ни о сем оправдаюся448. Таково должно быть состояние и расположение возревновавших истинно угождать Богу.

Стих сто пятьдесят пятый

Далече от грешник спасение, яко оправданий Твоих не взыскаша.

Чистота совести зависит от неопустительного исполнения всего, что совесть считает обязательным для себя и от устроения всей своей деятельности, как внешней, так и внутренней, такого, чтобы в ней не проскользало ничто несообразное с заповедями Божиими. Но такого характера деятельность человека получить не может, если он живет, как живется, без острозоркого внимания к себе и ко всему тому, что вокруг его, и без смотрения на все это сквозь призму заповедей. Только тогда это возможно, когда он будет внимательно следить за всем текущим, сличать то с заповедями и, определив по ним обязательный для себя образ действования, уж и действовать так. Ведя таким способом дела свои, он будет устроять жизнь свою праведно. А это и есть взыскание оправданий. Кто его не имеет, от того далеко спасение, а кто имеет, к тому оно близко. Это последнее и желает внушить пророк, «чрез противоположение», как замечает блаженный Августин.

Взыскание оправданий не есть только исследование и рассмотрение: это лишь начало и подготовка. Взыскать — значит познавать и делать. Идущий по следам в пустыне, как только уверится, что тот или другой след есть настоящий, тотчас вступает на него и идет по нему, ничтоже сумняся, пока не встретит другого пересекающего следа. Решив тут, по какому следу идти, опять идет не останавливаясь по тому следу, который признал настоящим. Так и в нравственной жизни: рассмотрение того, что право, есть только начинательное и руководящее дело, а самую жизнь составляет действование по усмотренному. И только от того, кто так действует, недалеко спасение, а не от того, кто только рассматривает, не двигаясь с места. Последний походит на человека, который, сидя в покойном кресле, пишет маршруты.