Принял вертикальное положение, с грехом пополам. Мда, а как вы хотите? Весь торс у меня был перетянут бинтами. Перелом одного ребра и трещины ещё в двух. Плюс моя тыковка была так же вся в бинтах. Точнее левая часть и лоб. Свободным оставался правый глаз, нос и рот с подбородком. У меня было такое ощущение, что мне в макушку лом загнали и он вышел кончиком у меня из задницы. Поэтому я и ходил как памятник. Ни согнуться нормально, ничего. Неплохой результат весёлого оттопыривания и участия в натуральном блокбастере! Встал с постели. Накинул больничный халат, ноги сунул в тапки. Пошкандыбал к коридор. Именно пошкандыбал, а не пошёл. Левый глаз мне спасли, но вот только сказали, что навряд ли я им видеть буду. Но наплевать, зато правый глаз стал видеть намного лучше. Зрение на нём почти единица! Даже очки не нужны. Такое чувство, что левый глаз делегировал свой ресурс правому. Какие они у меня дружные ребята! Вышел в коридор. Путь лежал на этаж ниже. Там отдыхала от трудов праведных моя невеста. Мы оба прибывали в одном госпитале, и то хлеб. Хоть могу её видеть каждый день.
Мама приходила ко мне практически каждый день. Отец заходил пару раз. Тоже нормально. Парни с Вероникиной работы забегали. Заходили они к ней. Заодно и меня проведать. Считали меня уже за своего. Ну и будущая тёща тоже навещала. Последний раз, сидя возле моей кровати, погладила меня по голове. Смотрела на меня печально. Потом сказала: "Бедный мальчик." Я ещё подумал потом, если прокурор города начинает тебя жалеть, это, наверное, что-то значит?! Пока ещё не понял, что именно.
Спустился на этаж ниже. Прошёл к палате, где лежала Ника. Её перевели несколько дней назад из реанимации. А то забодаешься к ней ходить. Ещё и не пускали. Возле её палаты находился один из сотрудников полиции. Её охраняли, даже не смотря, что мы и так лежали не в обыкновенной больнице, а в госпитале. Где простых гражданских не было. Да, Нику охраняли, а меня нет. Всё верно, кому на фиг нужен одноглазый лузер, попавший под молотки? Никому, даже псам помойным. Полицейский улыбнулся. Они все уже знали кто я ей. Инвалида, то есть меня пропустили. Ага, лежит солнышко, довольно улыбается, глядя на меня.
— Лёнечка, что-то ты опоздал на целых полторы минуты.
— Извини, со слепу в дверной проём не попал, промахнулся. Хорошо голова и так перебинтована, так что удар смягчился. — Ответил улыбаясь. Это у нас была такая своеобразная игра. Вставать ей ещё запрещали. Она протянула обе руки ко мне. Подошёл, опустил задницу на край её больничной койки. Наклонился. Она меня обняла. Долгий поцелуй. Вообще Ника молодец. Столько крови потеряла, чуть на тот свет не отправилась. Сильная она. До конца боролась за свою жизнь и победила. Не даром у неё сокращенно такое имя НИКА — богиня победы! Пулю из неё достали, заштопали. Переливание крови делали.
— Лёнь, тебе хорошо.
— Ты так считаешь? — Я глянул в зеркало, висевшее в её палате. — Если это хорошо, то я даже представлять себе не хочу, что такое плохо!
— Я не о том. Ты уже ходить можешь. А мне не дают. Хотя я уже в порядке!
— Сказали лежать, Лукошина, значит лежи. Успеешь ещё наскакаться как коза.
На ней была белая ночная рубашка. Через одеяло погладил её.
— Как ты? Как заживление идёт?
— Нормально идёт. — Она откинула одеяло. Рубашка едва прикрывала ей зад. Она её задрала. Нижнего белья на ней не было, зато её тело в районе живота было перебинтовано. — Смотри всю как мумию запеленали. — Я уставился на то, что было ниже бинтов.
— Ника, прикройся. А то я смотреть не могу спокойно. Издеваешься?
По её губам скользнула шаловливая улыбка. В глазах заплясали бесы.
— Лёнечка, ты в таком состоянии и готов к плотской любви? Правда?
— Правда! Я может и инвалид на зрение, но не инвалид во всём остальном. Я молодой и, в этом плане, абсолютно здоровый мужчина. А ты тут откровенный стриптиз мне демонстрируешь. Совесть надо иметь, Лукошина.
— Лёнечка, а может тогда, если ты здоров, поделишься со мной здоровьем… — Она продолжала шаловливо улыбаться и чуть раздвинула ноги. Сама бледная, одни глазищи остались, осунувшаяся, а туда же!
— Ты с ума сошла? Прикройся немедленно. Сама подумай, я на тебя взобрался и тут в палату врачи заходят! И вообще ты ещё не готова. А если швы разойдутся?
— То есть, я стала страшная и тебя уже не привлекаю?
Да ёлки зелёные! Это что, у неё обычная бабская фигня включилась? По типу: "Ты не хочешь меня поиметь, значит я страшная стала или ты, мерзавец, кого-то завёл?"
— Или ты кого-то уже завёл? — Её глаза потемнели. Я чуть с койки не навернулся. Она что мои мысли читает? — Кого-то из медичек? Лёня, скажи мне правду.
— Да нет у меня никого, Лукошина! Кому я нужен, одноглазый? И ты очень красивая. Похудела немножко, но это ничего. Ты меня любая привлекаешь! — наклонился и поцеловал её в перебинтованный живот. Потом поцеловал голую коленку. Затем поцеловал ей обе ладошки. Лежит смотрит на меня внимательно. Потом выдала:
— Что значит, кому ты одноглазый нужен? Ты меня за кого принимаешь? Что я всяких инвалидов подбираю к себе в постель?