Стоянка поезда всего минута

Хотелось остричь волосы, сделать короткую, модную стрижку – например, сэссон или гаврош. Но снова деньги, деньги, проклятые деньги! Ведь обновлять такую прическу надо хотя бы раз в полтора месяца. Нет, оставила длинные. В конце концов, низкий пучок и прямой пробор – ее образ, фирменный, по словам Яськи, стиль.

С подругой они почти не виделись. Влюбившись в известного эстонского телеведущего и смело бросив работу, Яська умотала в далекий Таллин.

– Почти Европа, совсем близко, – смеялась она. – До Парижа я не доехала, но расстояние сократила!

Телеведущий был бородат, белокур, синеглаз – настоящий викинг. Волевой подбородок разрезала продольная ямка.

Разумеется, Гуся с Яськой перезванивались – та восхищалась европейскими привычками выдержанных, холодноватых эстонцев.

– После Яди и ее вечных страстей, ты ж понимаешь! Я здесь просто в отпуске.

Присылала фотографии Старого города, маленьких кофеен с замысловатыми, невиданными пирожными и звала, звала в гости.

Откладывая фотографии, Гуся тихо вздыхала. «Какие там гости, о чем говорить?» Как оставишь мужа и свекровь? Оба хуже грудных младенцев.

– Не сдохнут, ты не волнуйся, – орала Яська. – И не отощают. В конце концов, они жили без тебя и не пропали!

Но Гуся сказала твердое «нет»:

– Не могу, буду переживать и что это будет за отпуск?

Первая Гусина беременность случилась, когда ей исполнилось двадцать семь. Солидный возраст для первых родов, что говорить. Когда все подтвердилось, застыла от восторга и счастья – у нас будет ребенок!

Бросилась к мужу:

– Юрочка, милый! Я к тебе с такой новостью!

Муж оторвался от пишущей машинки. Во взгляде читались испуг и раздражение:

– Что еще? Ира, я занят! И потом, ты знаешь, сюрпризы я не люблю! – Но, услышав новость, заплакал: – Ах, Ирочка, девочка! Моя любимая девочка!

И снова слезы, слезы… Юрочка сам как ребенок. Трепетный, нежный, чувствительный. Полночи лежали без сна и говорили, говорили. Мечтали. Если мальчик – точно Костенька, Константин, в честь Юриного отца. А если девочка? Гуся настаивала на Анастасии – чудное имя, и полное, и короткое!

Юра кривился:

– Прости, но есть в этом что-то простонародное, плебейское, даже холопское! Нет, точно нет!

– Причем тут «плебейское»? – расстраивалась Гуся. – А принцесса Анастасия, дочь императора? Между прочим, как и Ксения, если ты забыл! – Тонкий намек на любимую матушку.

Муж небрежно отмахивался:

– Где мы и где император? Да и потом – куда ни плюнь, везде эти Насти, Даши, Арины и Маши.

Гуся спорить не стала: она и спор – вещи несовместимые. С улыбкой согласилась, что времени «на подумать» полно, разберемся! Да и разве это главное – имя? Она гладила свой тощий, впалый живот и разговаривала с ребенком. И ей казалось, что он ее слышит.

На следующий день свекровь слегла с сердечным приступом. Сюжет развивался по знакомой, отлаженной схеме – охи и вздохи.

– Юрочка, детка! Дай мне, пожалуйста, руку, и мы попрощаемся! Какое счастье умереть на руках любимого сына! Это то, о чем я мечтала!

У сына началась истерика. Гуся предложила вызвать врача.

– «Скорая»? – усмехалась старуха. – Зачем? У меня все прекрасно. Просто время пришло. Мой дорогой, – она обратилась к сыну. – Спасибо за то, что так долго мы были вместе!

Юра тоже настаивал на враче.

– Мама, мама! Я тебя умоляю! Хотя бы ради меня! Как я буду жить без тебя? Не оставляй меня, умоляю!

Гуся вздрогнула. Получилось, что она – призрак, мираж. «Как я буду жить без тебя?» Будто он ребенок и у него нет жены.

– Нет, нет, ни в коем случае, никакого врача! – верещала старуха. – Пришло мое время, сынок!

В глазах ее плескалась радость и даже счастье: «Слышала? Вот и запомни – ты здесь никто! Пустое место. Все здесь – я. Я и мой сын».

Через час рыданий и уговоров сынули «Скорую» все же вызвали. Приехал новый врач, не знакомый с капризной больной. Долго делал кардиограмму, потом внимательно изучал ее, несколько раз мерил давление, и на лице его было написано недоумение.

– На мой взгляд, – наконец сказал он, – вы совершенно здоровы. Ну разумеется, согласно почтенному возрасту. Сердечного приступа нет, давление в норме, живот мягкий, безболезненный.

Про себя Гуся охнула – что сейчас будет! Испепелит бедного доктора шквальным огнем! Надо было шепнуть в коридоре, предупредить, объяснить! Сделал бы успокоительное, и все бы закончилось.

Вытянув дрожащую руку, Ксения Андреевна побагровела и громко крикнула:

– Вон! Вон из моего дома! Пошел прочь, коновал!

Милый, немолодой, интеллигентный доктор не знал, что сказать. Перепуганная Гуся вытащила его в коридор.

Выслушав ее, он пробормотал:

– Сочувствую.

– Я привыкла.

– Да? – удивился доктор. – А разве к такому можно привыкнуть?

– Ко всему можно привыкнуть, – грустно улыбнувшись, ответила Гуся.

– Это так. Вот только, простите, а нужно ли? Гуся ничего не ответила.

Последующие три дня старуха писала жалобы – на подстанцию «Скорой помощи», в Минздрав, райком партии. Даже в СЭС. Писала лежа, отказываясь от еды. Вошедшей с подносом Гусе приказала:

– Выйди вон.

Юра молчал и страдал.