Стоянка поезда всего минута

– Так вот. Он уже чувствовал себя хреново, очень хреново. Сил не было, аппетита, худел – ну ты помнишь. А мы все думали, что это усталость и нервы. Ну и, короче, проверился. И все подтвердилось. Его отец в тридцать два из-за этой болезни умер. А у Петьки еще раньше… образовалось. В общем, думал он и придумал эту историю. Чтобы не было свадьбы, чтобы ты за ним не ходила и не осталась вдовой. Он помнил, как уходил отец – два года полной парализации. Полной, Юль! Судна и все остальное. Тебе такой участи он не хотел. Ну и придумал эту бабу и неземную любовь чтобы тебе было легче. Чтобы ты, Юлька, его возненавидела и прокляла. Мне он все рассказал. Для чего? Я не знаю. Наверное, хотелось поделиться. Знал, что я тебе не скажу. Вот так было дело, Юль. Именно так, а никак иначе. Объясняться с тобой он не мог, не было сил. Короче, он уехал в Ростов и там умер.

– Сколько он прожил? – одними губами спросила Юля.

– Три с половиной, даже больше, чем обещали. Ну и последние два года было так, как он предполагал.

Полная неподвижность. Ухаживала за ним Зойка. Все думали – пустая девка, а оказалось совсем иначе. Ходила за ним, как мать за ребенком. Верная, преданная, ответственная. Друзья не бросали – ни московские, ни ростовские. Молодцы. И хоронили друзья. Мать его уже не вставала, ноги отказали, даже на похороны не пошла. Представляешь, мать его пережила! Такая больная, а пережила. Правда, ненадолго. Зойка позвонила, когда Петя умер. Но, как ты понимаешь, на похороны я не поехала – Ванька. Потом позвонила после смерти матери – она ушла следом. Сказала, что положили их вместе, в одной могиле. А Петя… Он же все про тебя понимал – ты не бросишь. Будешь бороться за него, как тигрица, искать лучших врачей, платить деньги. Выносить за ним судно, кормить с ложки. Хоронить его и оплакивать, а потом носить траур. Он хотел, чтобы ты была счастлива. И еще – свободна. Сказал тогда: «Лель, это же лучшие годы! Самые-самые! А она их потратит на умирающего. Лучше так, как я придумал. Разозлится, возненавидит меня и забудет. Замуж выйдет, родит и будет счастлива». В общем, так все и случилось. Выходит, что он был прав! Он очень любил тебя, Юлька! Такое редко бывает, чтобы такая любовь. И ни капли эгоизма, Юль! Он думал только о тебе, понимаешь! И выходит, был прав – расставание ваше ты пережила, а потом все наладилось, и муж удачный, и дети! Слава богу, у тебя все сложилось, и ты, Юлька, счастлива! А если бы ты с ним осталась, представь, на что бы ты оказалась обречена. И сколько бы лет отходила! Таким вот он был, Петечка наш. Видишь, Юлька, какие парни тебе достались! Что один, что второй! А мне один дерьмовый Ролик-Шмолик. Нет, я не завидую, я все понимаю. Ты замечательная. Не то что я – по всем параметрам неудачница. Вот поэтому я, Юль, пропала. Не могла смотреть в твои больные глаза, не могла поддерживать тебя, когда ты обзывала его последними словами, а в это время он умирал. Не могла врать, понимаешь? А тут еще и Ванька. Поэтому я и исчезла.

Юля медленно опустилась на ящик. Протянула руку – Лелька поняла и сунула ей зажженную сигарету. Юля затянулась и закашлялась – сигарета была невозможно крепкой и горькой. Она сидела на ящике и, раскачиваясь, выла. Тихо, почти неслышно.

Сколько прошло времени? Лелька присела рядом, на краешек – много места ей было не надо. Обняла, прижала к себе. И повторила:

– Прости.

Отвечать не было сил. Да и слов тоже не было. Впрочем, они всегда понимали друг друга без слов.

Если бы не окрик Саввы: «Эй, женщина! Все готово!» – так бы и просидели час, два? А может, целую вечность. Савва подошел к ним и с удивлением уставился на странную парочку, даже присвистнул.

Лелька засуетилась, стала горячо благодарить его и совать деньги.

Слегка обалдевший, Савва забрал купюры и пошел прочь. Уходя, оглянулся.

– Дамы! Я все здесь запираю, простите!

Юля медленно встала с ящика и только сейчас увидела, какой сильный лил дождь. Отряхнув джинсы, спросила:

– Ты доберешься? Или давай ко мне, я тут почти рядом, переночуем и засветло поедем. И ты, и я.

Больше всего ей хотелось, чтобы Лелька отказалась. Стыдно, но факт. Потому, что невозможно было снова вернуться в ту жизнь, вспоминать то, что все эти годы она старалась забыть. А уж после ее признания… Разговоров не избежать, и это было бы невыносимо.

К счастью, Лелька отказалась:

– Что ты! Разве я могу оставить своих? Надя не справится. Ваньку надо мыть, кормить и укладывать. Нет, Юль. Я поеду. Как-нибудь, тихо-тихо, но доберусь. Да и потом, – усмехнулась она, – на моем корыте не разгонишься, не беспокойся! Буду плестись как черепаха.

У Юли на слова не было сил. Она подошла к Лельке и прижала к себе.

Сколько стояли они под проливным, но теплым дождем? Кто знает…

Громко взревел Саввин мотоцикл, оставив за собой синеватый дым, моментально погашенный дождем. Вокруг было темно и тихо, а дождь все лил, словно смывая их слезы. Лелька первая оторвалась от подруги.

– Все, Юлька! По коням, иначе – кирдык! Или в лучшем случае пневмония.