Стоять до последнего

Танк Григория Кульги вырвался вперед. Позади остались железнодорожная насыпь, где «тридцатьчетверка» раздавила пулеметное гнездо и умяла в мерзлую землю две противотанковые пушки. Позади остался небольшой разрушенный поселок, а впереди — горящий мост, но которому надо проскочить. За мостом по заснеженному полю на полной скорости уходили три немецких танка и бронетранспортер. Они катили, окутанные снежной пылью, к березовому леску на берегу небольшой речки.

— Уходят, гады! — Кульга припал к смотровой щели.

— Мост может не выдержать… — злился Клим Тимофеев. — Подожгли, сволочи, мост!..

— Вперед! — выкрикнул Кульга. — Полный вперед!

Подминая гусеницами придорожный кустарник, танк вырвался на дорогу и, не сбавляя скорости, нырнул в огромный костер. Мост затрещал, пружинисто прогнулся… Танкисты замерли на своих местах. «Как тогда на Ладоге, — мелькнуло у Кульги в голове, — пружинил лед… Выдержат ли бревна?» В замерзшую речку сыпались горящие головешки…

Едва машина проскочила последние метры, мост с гулом и треском рухнул огненным костром на заснеженный лед речки. Ни Кульга, ни его друзья этого не видели. Они преследовали отходящего врага. Гитлеровские танки вползали на косогор боком. Еще немного и, достигнув вершины, они скроются с глаз, уйдут в безопасное место.

Кульга, подавшись вперед, приник к резиновому наглазнику прицела, ловя в перекрестке фашистскую машину.

— Огонь!.. Огонь!..

На косогоре два танка окутались дымом… Один по инерции прополз еще несколько метров, распахивая снежную целину, дергаясь и вздрагивая, как параличный. Внутри рвались снаряды. Другой сразу встал, вытянув, как нос, ствол орудия… Из верхнего люка выскакивали танкисты и, сбивая с одежды желтые языки пламени, катались по снегу.

Третий танк, фыркая клубами белесого дыма, круто стал разворачиваться на косогоре, бороздя гусеницами снежный пласт.

— Жми! — выкрикнул Кульга механику.

«Тридцатьчетверка» мчалась на фашистский танк снизу. В прицеле, быстро увеличиваясь, закрыло весь объектив темно-серое пятно… И когда ствол, казалось, вот-вот врежется в боковую броню с намалеванной свастикой, из темного жерла полоснул оранжевой вспышкой огонь. Взрывной волной сорвало башню, словно сбило шапку с головы, и отбросило в сторону на сугробы… Танк вспыхнул ярким пламенем, словно его предварительно облили бензином.

— Задний ход! — крикнул Кульга.

Клим Тимофеев и без приказа, двигая рычагами, отводил машину. Он привык улавливать намерения командира с полуслова.

Кульга, не отрываясь от прицела, искал бронетранспортер. Куда же тот успел скрыться?.. «Тридцатьчетверка», пофыркивая, взбежала на вершину косогора, поросшего небольшим березняком. Отсюда открывался вид на широкую болотистую впадину, заметенную снегом, за которой вздымался пологий косогор с густым темным лесом. Слева по накатанной дороге катил удирающий бронетранспортер с намалеванными на боках белыми пятнами.

Григорий дважды выстрелил вслед, но оба раза промахнулся…

— А, чертяка! — Кульга выругался, ловя в перекрестке бронетранспортер.

— Товарищ командир, вас вызывают! — передал радист.

Кульга ладонью прижал к уху шлемофон и услышал голос комбата:

— Старшина Кульга!.. Старшина Кульга!.. Почему не выдерживаете свое направление?..

Григорий и сам понимал, что увлекся преследованием, но азарт боя его захватил и упускать бронетранспортер не хотелось. Он быстро доложил о переходе по горящему мосту и уничтожении двух легких и одного среднего немецких танков.

— Как же мне сворачивать, товарищ майор, когда бронетранспортер у меня в прицеле! — возбужденно закончил Кульга.

Но комбат не отвечал. Он не любил повторять приказы.

Кульга выпустил еще один снаряд и снова промахнулся. Бронетранспортер, петляя по дороге, уходил все дальше и дальше.

— Хитер, чертяка!..

Кульга, взглянув на карту, попросил Тимофеева взять левее и жать прямиком через молодой березняк. Приказ комбата надо выполнять.

Наши войска наступали. Танковая бригада, переброшенная по неокрепшему льду Ладоги, стала ударной силой. Армия генерала Федюнинского, прорвав сильно укрепленный район, громила отходившие части немцев. Отброшены гитлеровцы от железной дороги, идущей с Волхова, завязались бои на подступах к станции Войбокало. И танкисты пошли в прорыв.

Долгих четыре блокадных месяца ждал Кульга короткого приказа: вперед! И вот наконец дождался.

«Тридцатьчетверка» мчалась по березняку, с хрустом подминая молодые деревца стальными лапами траков, вздымая облако снежной пыли. Григорий слился с танком. Казалось, не плоские тяжелые траки, а подошвы его сапог ступают по родной земле, отмеряют ее, освобождая от чужеземцев. В смотровую щель врывался сухой морозный воздух, выдавливая слезу из глаз. Кульга смотрел вперед, жадно охватывая взглядом заснеженные, сиротливо торчавшие осинки, березки… Нескончаемый день, который тянулся с самого утра в беспрерывном грохоте и отблеске огней, награждал Кульгу улыбнувшейся судьбой, счастьем остаться в живых, увидеть наступление и почувствовать его опьяняющую силу.

2