Стоять в огне

— Какой я тебе старик? — беззубо прошамкал седобородый, толкая его впереди себя в расщелину. — Мне всего-то сорок четыре года.

— Ну?! — изумленно уставился на него Андрей.

Несколько полицаев перебежками отошли за дальние валуны. Ни Беркут, ни сорокачетырехлетний старик не сделали им вслед ни единого выстрела.

— Вот так, браток, — продолжил старик, когда полицаи успокоились. — Расстреляли меня фашисты этой весной.

— Расстреляли?

Оба прислушались. Нет, кажется, несколько минут отдыха им все же подарят. Осаждавшие так и не поняли, что партизан осталось только трое, и все еще не решались штурмовать их горную крепость.

— …Вместе с двадцатью другими расстреляли. Ты никогда не видел мертвеца, выползшего из могилы? — вдруг улыбнулся он, приближая свое лицо к лицу лейтенанта и обнажая беззубые изувеченные десны. — Можешь полюбоваться. А заодно спроси, почему я не сошел с ума.

Справа и слева от них одна за другой разорвались гранаты. Осколки зловещим градом осыпали края расщелины, посекли прикрывавший их валун и вызвали целый камнепад по обе стороны пристанища.

— Сейчас они снова полезут, — еле сдерживал все время душивший его кашель седобородый. — И тогда — все.

— Поднимайся наверх. Я прикрою. Станешь мне на плечи.

— Что, даришь жизнь? — снова беззубо осклабился седобородый. — Не откажусь. Однажды побывавший в могиле больше туда не попросится.

— Брось свои дурацкие пророчества. Литвак! — негромко позвал он, всматриваясь в вершину перевала. — Ты слышишь меня?! Литвак!

Ответа не было.

— Неужели ушел? — удивленно посмотрел Громов на седобородого.

— Мог и драпануть, дело такое.

— Не мог он драпануть. Этот не мог. Литвак!

Оттуда, сверху, сначала послышался какой-то странный вскрик, а потом донеслось едва слышимое:

— Здесь. Ранен я.

— Как же тебя, Литвак? Когда? — занервничал Беркут. — А ну быстро наверх! — приказал он седобородому. — Перевяжешь его. Пошел! Я — за тобой.

Но седобородый оказался слишком слабым для такого подъема. Дважды он взбирался на плечи Беркуту, дважды, сдерживая лютую боль в раненой ноге, Андрей, упираясь в каменные выступы расщелины, поднимался вместе с ним во весь рост. Однако преодолеть выступ, на который сумел взобраться Литвак, седобородый так и не смог. А когда, зарычав от ярости, Андрей принял его на плечи в третий раз, протатакала очередь из автомата и, жалобно вскрикнув, старик полетел вниз, увлекая за собой и Андрея.

43

Придя в себя, Беркут затравленно оглянулся. Странно: рядом — никого. Судьба дарила ему еще несколько минут для того, чтобы приготовиться к бою. Попытался встать, но, едва приподнявшись, тотчас же осел.

«Рана открылась, — понял он, ощутив на икре ноги теплую струйку крови. — А может, еще раз ранили? Надо бы перевязать, но нечем. Да и стоит ли тратить на это время?…»

Однако сколько бы ни осталось ему жить, драться он должен до конца. Это Андрей понимал. И понимал, что лучшего места для последнего боя, чем то, где лежит Колар — за выступом, под скалой, — ему не найти. Когда окончательно стемнеет, по склону этой скалы можно будет взобраться на гряду. Если, конечно, он еще окажется в состоянии сделать это.

Андрей осознавал, что жить ему осталось недолго. Тем не менее инстинкт бойца заставлял его готовиться к этому бою, исходя из всего приобретенного им за годы войны опыта: позиция, оружие, боеприпасы, путь к отступлению… И что из того, что он остался один? Наука воевать — это наука воевать. Пусть даже в одиночку.

Беркут нашел между камнями свой автомат и быстро проверил его. Порядок. Рядом обнаружил карабин седобородого, потом еще один, очевидно, принадлежавший Вознюку. Так, собирая оружие и патроны, он и подполз к тому месту, где ему надлежало занять свою последнюю позицию.

— Эй, партизаны, сдавайтесь! — кричали снизу, стреляя залпами и в одиночку. Но лейтенант старался не обращать на это внимания.

Не поднимаясь, чтобы не попасть под случайную пулю, он еще раз вернулся к тому месту, где лежал седобородый, подобрал сброшенный Литваком автомат фашиста, достал из карманов старика две запасные обоймы и гранату. Говорил ему о гранате и Колар, однако теперь уже Андрей не мог вспомнить, метнул он ее или не успел.

Перенеся к скале пулемет, он оттащил тело Колара, а то место, где оно только что лежало, завалил камнями, перегородив тропинку небольшой баррикадой. А потом еще долго собирал камни и старательно выкладывал из них некое подобие бойниц. Особой нужды в них не было. Просто он должен был чем-то отвлекать себя от леденящего ожидания смерти. Как он ни храбрился, оставаться одному против полуроты врагов было жутковато. Это уже не война, а нечто похожее на охоту с гончими, когда трофей загнан в западню.