Стоять в огне

– Тогда у меня создалось впечатление, что он колеблется, – постарался не заметить упрека Штубер. – Наверное, понимает: положение его неопределенное. Время для возвращения за линию фронта после выхода из окружения он упустил, карьеру свел на нет… К тому же он наверняка знает, что Сталин не признает наличия у нас советских военнопленных, считая их предателями. Как и тех, кто вовремя не сумел вырваться из окружения и непонятно чем занимался в тылу врага.

– Он-то пленным, насколько я понимаю, не был. А действие группы можно проследить.

– Ему придется очень долго доказывать это. А 1937‑й советский год этому лейтенанту уже хорошо помнится. Хотя, честно говоря, мне не хотелось бы шантажировать этого человека.

– Допустим, он окончательно заупрямится. Что тогда?

– Дам ему пистолет с одним патроном. На сутки. Вполне достойная смерть. Рыцарства на этой войне пока что никто не отменял.

– Ох-кхо-кхо! – расхохотался-раскашлялся Роттенберг, откинувшись на сиденье, так что чуть не уперся багровым затылком в подбородок Штубера. – Бросьте, гауптштурмфюрер! На этой войне – и говорить о рыцарстве! Да и к чему оно? Нужна победа. Решительная, потрясающая своей неоспоримостью. И тогда все, что мы здесь наделали, что натворили и чего достигли, – само собой обретет сияющий ореол романтизма. А каждый из нас, офицеров СС, истинных воинов, «Рыцарей Черного леса», предстанет перед потомками блистательнее Айвенго.

– Познать истинный смысл войны – значит признать, что смерть, и только смерть, способна представать перед нами в качестве ее высшей истины, – философски заметил Штубер.

Могилев-Подольский – Берлин – Одесса