Зойка и Вовка ушли из школы после 7-го класса. Их сестра Вера еще раньше стала учиться часовому делу. Я не представляла себе, что можно готовиться к такой обыденной профессии, сама я мечтала о необыкновенной жизни и полагала, что у всех так. Дети, казалось мне, равны и должны быть одинаково настроены в отношении своего будущего. Отделяла ли я реальность от мечтаний? Мне впоследствии казалось удивительным, что со знакомыми мне детьми не случилось ничего необычайного, что их ждала заурядная жизнь и, главное, что они ею довольны. Когда в 6-м классе одна девочка попросила меня написать за нее сочинение «Кем я хочу быть» и сказала, что хочет быть машинисткой, я не поверила своим ушам, мне послышалось «машинистом», и я ее убедила, что в сочинении лучше написать про машиниста, как он мчится на паровозе. Хотя она была слегка озадачена, ей было все равно, и я написала ей сочинение на «хорошо» (чтобы не догадались, что не она писала). Себе же я написала, что буду врачом-хирургом, потому что мне захотелось представить себе операционную, белоснежные халаты, блестящие и острые инструменты и благодетельную власть над жизнью и смертью. Я писала вне всякой связи с действительностью: ведь маму-то оперировали, и ей было плохо.
Как-то раз нас водили всей школой в новый кинотеатр на улице Воровского. Он был роскошный, внутри голубой с белым, чуть ли не с мягкими, тоже голубыми сиденьями и спинками стульев.
Мы смотрели фильм «Вратарь»[62]
. Возраст в соединении с большой восприимчивостью делали меня беззащитной перед всякой дребеденью, деформирующей душу. Весь этот звон и треск возбуждают и лишают способности размышлять. К счастью, душа хоть мягка, но упруга и имеет способность восстанавливать форму. Но я не знаю, производили ли бы на меня фильмы такое же сильное впечатление, если бы они были без музыки, хотя песенки казались мне неуместными в «Детях капитана Гранта»[63]: музыка музыкой, но зачем они открывают рты и поют? — а Мария Федоровна была настолько несведуща в кино, что не могла поверить, что Роберта играл мальчик: «Это, конечно, женщина»[64].Был еще фильм про музыкальных вундеркиндов[65]
. Вундеркинды вошли тогда в моду, они получали премии на международных конкурсах и прославляли тем страну — например, двенадцатилетний скрипач Буся Гольдштейн[66]. Мария Федоровна при мне рассказывала анекдот, уверенная, что я не пойму: «Я и Буся…» У нас в семье вундеркинды не пользовались уважением: дети-артисты ведут нездоровый образ жизни и ложатся спать не вовремя, и, кроме того, Мария Федоровна несколько раз пересказывала и читала мне рассказ Потапенко «Проклятая слава»[67], в котором идет речь о трагической судьбе скрипача-вундеркинда. Наверно, Владимир Михайлович подпал все-таки под очарование вундеркиндов, потому что купил для Тани и Олега детские балалайку и гитару. Но Таня и Олег не стали музыкантами. Мария Федоровна говорила, что, проходя в кухню, видела в открытую дверь их комнаты, как они колошматили друг друга по головам этими инструментами. Таня принесла гитару ко мне, но у меня никакой музыки не получалось. Зато, иногда просто так, иногда стоя перед зеркалом, я прикладывала гитару к плечу, как вундеркинд из фильма скрипку, и водила по струнам палкой от серсо — мне ведь хотелось славы.Когда мы с Марией Федоровной посещали театр, то в антракте не ходили в буфет, а Мария Федоровна давала мне съесть принесенное из дома вымытое яблоко. Мы смотрели в филиале Большого театра балет «Аистенок»[68]
, в котором танцевали дети, а в самом Большом оперу «Евгений Онегин»[69]. Если бы театр и музыка не приводили меня в состояние восторженной радости, я бы, пожалуй, признала, что временами мне было скучно на этой опере: в «Демоне» я не расчленяла музыку, а в «Онегине» силилась ее понять, но не могла. Тогда ли я прочла «Онегина» в первый раз? Мне было трудно читать, но утешало предвкушение еще не доступной мне красоты.Мама не говорила со мной на политические темы, но один раз сказала: «Единственное, что сделала хорошего советская власть, это в национальном вопросе». Потом мы с ней ходили смотреть фильм «Александр Невский»[70]
. Он привел меня в совершенное опьянение. Мы вышли из кино, и я пыталась выразить свой восторг, но мама не была ни весела, ни восхищена, как я, и в ответ на мои слова со вздохом сказала: «Да, национализм».