Стоило ли родиться, или Не лезь на сосну с голой задницей

Мы были консервативны в еде, но не чуждались некоторых новшеств. Открылись магазины «Восточные сладости» и «Консервы», и мы пробовали кое-что. Остановились на немногом и стали покупать его постоянно. Сухое «киевское варенье» — засахаренные фрукты — существовало всегда, но вдруг появились деревянные коробки с надписью «Fruits glacés»[81], очевидно, предназначавшиеся для экспорта. Эти фрукты, не высушенные, а сочные, пропитанные сладким сиропом, были одной из самых вкусных вещей на свете. Они быстро исчезли, только глазированные черешни украшали торты. Мы пробовали косхалву (ее рубили топориком или ножом, по которому били молотком, — такая она была твердая) и козинаки, взрослым это было не по зубам, и они ели «еврейский бисквит с корицей». Но заливные орехи уже нигде не продавались. Когда мы их покупали в будочке на Тверском бульваре, они казались мне огромными, с трудом умещались во рту, наверно, потому, что я была еще совсем маленькая. Заливные орехи имели шарообразную форму; сверху была твердая светло-коричневая или серая, полупрозрачная оболочка из жженого сахара, сама по себе необычайно вкусная. Под ней виднелись две половинки грецкого ореха, а вся остальная внутренность шара состояла из сладкого и мягкого вещества — марципана (когда я запихивала целую конфету в рот, так что щека оттопыривалась, мама смеялась: «У тебя защечные мешки, как у обезьян». А Мария Федоровна говорила про меня: «Она лягушку в сахаре съест»).

Но я еще не сказала о мороженом. Сначала оно продавалось только на улицах из круглых, узких и высоких металлических банок. В специальное устройство закладывалась вафля, ложкой накладывалось и приглаживалось мороженое, прикрывалось другой круглой вафлей, что-то нажималось в ручке, — и круглое мороженое в вафлях выдвигалось из формы. Мороженое лизали языком, а на вафлях были вытеснены детские имена: Галя, Нина, Вова и т. п. В зависимости от размера исходной формы мороженое стоило 18, или 36, или 72 копейки. Мне покупали маленькое или, чаще, среднее. Мороженое было молочное, крупинками. Потом открылись кафе-мороженое, и я в них бывала с Марией Федоровной или с мамой: мама ела пломбир, а я не могла, слишком жирно. Потом мороженое стали продавать на вес; в том числе у Никитских ворот, по дороге к моей школе. Мы с Марией Федоровной ходили туда после обеда или посылали Наталью Евтихиевну (она тоже ела, если был не постный день) и в кастрюльке приносили мороженое. Иногда там же покупали лед, настоящий или недавно изобретенный искусственный.

Благодарение Господу, многого привелось отведать!

Люди в те годы делились на бедных («необеспеченных»), небедных («обеспеченных») и, наверно, богатых, но последних я не видала. Бедные (я не говорю здесь о нищих) люди были тогда очень бедны, они покупали только серый хлеб, дешевую крупу, темные макароны, самую дешевую колбасу, круглую карамель без оберток и красную икру, которая, кажется, была дешевле сливочного масла. Они стеснялись заходить в Елисеевский магазин, разве что в мясной отдел, особенно когда были изобретены готовые рубленые котлеты, 33 копейки штука. Мы покупали три котлеты для Зебра, потому что тетя Эмма и дядя Ю не очень-то его кормили и он, целый день один в комнате, громко кричал: «Ар-няу! ар-няу! ар-няу!»

Мы были «обеспеченные» — мама работала на нескольких работах и получала деньги за печатные труды. К тому же, поскольку, кроме рояля, двух подержанных кроватей и книг, ничего серьезного не покупалось, почти все деньги шли на еду.

Мы ели хорошо, но немного. Мы покупали дорогую еду, но не обжирались. Я не помню, чтобы мы покупали полкило конфет или, скажем, сыра, но сто, двести, самое большее триста граммов, а дорогие деликатесы — черная икра, рыба или копченая колбаса-салями покупались по сто граммов раз-два в месяц — наверно, в дни выплаты денег, но я этого не знала. Тогда люди покупали и крупу и сахар по 100–200 граммов, а масло и колбасу и по 50 граммов.