Стоим на страже

Но сейчас Апраксину нужны были не команды, пусть и справедливые в конечном счете. Командовать он и сам умел. И советовать ему, начальнику заставы, как вести тревожную группу по наиболее вероятному направлению движения нарушителя, было, по крайней мере, нелепо, потому что это даже не арифметика, а счетные палочки первоклашки, азы. А что предпринять в данном случае, в конкретной ситуации? Вызвать из заслона или с заставы другого вожатого с собакой? Не имеет смысла: в оба конца и далеко, и времени затратится больше. Оставить или, точнее, бросить Чупрова одного он тоже не мог — не позволяла совесть, сопротивлялся разум…

Будто подслушав мысли лейтенанта, Чупров попытался встать, отлепиться наконец от притягивающего его, будто магнитом, прохладного валуна. Но тело еще плохо слушалось его, в голове по-прежнему стоял такой гул, словно десяток бондарей, действуя в полном согласии, сбивали с бочек ржавые обручи.

— Цеза! — тихо позвал он собаку, чтобы хоть что-то сказать и немного себя взбодрить. — Иди ко мне. Ну иди, дурочка, иди. Вот так, умница.

Апраксин излишне пристально следил, как ничего не понимавшая Цеза, тоже, по всему, обескураженная задержкой, послушно подалась вперед, на ходу виляя длинным и сильным телом, ткнулась жаркой мордой в мослатые колени Чупрова. Лейтенант избегал смотреть на самого инструктора, чтобы тот, не дай бог, не прочел в его взгляде нетерпения и досады. Сейчас Апраксин даже больше надеялся на Цезу, чем на самого хозяина, мысленно молил ее помочь Чупрову прийти в себя.

— Я скоро, — зачем-то пообещал Чупров лейтенанту и остальным солдатам. — Вот только оклемаюсь.

— Конечно, — с какой-то нарочитой беззаботностью в голосе поспешно отозвался Апраксин, хотя в этот момент с языка готовы были слететь совсем иные, более жесткие и требовательные слова. — Ты скоро оклемаешься, — повторил он вслед за Чупровым. — Ничего.

И как бы в подтверждение его слов долговязый радист, столбом возвышаясь на нижней каменистой террасе, когда Чупров на него оглянулся, через силу подмигнул ему, на расстоянии внушая солдату бодрость духа, а потом, не выдержав виноватого, отчего-то заискивающего взгляда поверженного наземь инструктора, отвернулся, закусил нижнюю губу.

Чупров рывком вскочил, охнул беззвучно, потому что тело словно прошило жгучей молнией. Но он только крепче, стремясь пересилить немощь, намотал на кулак шлейку собачьего поводка. Надо было уравновеситься, почувствовать под ногами твердую почву, не оплывавшую от осыпей землю, унять шум в голове и ушах, и на эту многотрудную работу у него ушло много сил. Но вот прояснилось в глазах, спала с них розовая мутная пелена.

— Цеза, след! След, Цеза, — тихо сказал инструктор воспрянувшей собаке, и та, понимавшая его с полуслова, не рванулась вперед, иначе бы Чупров не устоял, — а медленно, с оглядкой, потянулась к болоту, постепенно убыстряя и убыстряя ход.

Поначалу жутко было видеть такое количество бесполезной, непригодной для жизни маслено-черной воды, в которой, кроме мха, не тянулось к росту ничто живое. Даже белощекая крачка — неизменный обитатель топей — и та не вила здесь гнезд, держалась подальше от гиблого места. Лишь чудом зацепился по обе стороны узкого болотного клина стойкий к затоплению толстокорый кипарис. Но и тот не удался мощью, ник и чах в застойном воздухе и вязкой взбулькивающей грязи. Пограничники сюда редко наведывались — не было особой нужды, потому что какому нарушителю придет в голову заживо топить себя в вонючем болоте?

Открывал или, наоборот, запечатывал болотную горловину рыжий, без малейшей растительности каменистый утес, от которого вправо и влево тянулся зыбун. Апраксин знал, что в таком зыбуне в два счета можно было увязнуть…

И тем не менее едва заметные следы, оставленные нарушителем, уходили туда, к седловине утеса. И собака тоже упрямо, на ходу взлаивая от нетерпения, вела пограничников вверх.

На что рассчитывал нарушитель? Неужели избрал своим прикрытием топь, полагая, что другим сюда хода нет? А может, вгорячах, подстегнутый страхом, сбился с намеченного маршрута и сам угодил сюда по ошибке, которую нет времени исправить? Или отсиживался настороже в потаенной щели и только и ждал, держа наготове оружие, когда появятся пограничники? В такой ситуации Апраксин мог предположить все, что угодно.

Лейтенант молча кивнул Лыгареву и Данилину: мол, идите в обхват. Те мгновенно, без пояснений поняли, — не маленькие. Вчетвером они с разных сторон вскарабкались на макушку утеса, соблюдая предельно возможную осторожность, сошлись в седловине. И что же? Апраксин от досады едва не выругался: утес был пуст. А собака беспокойно подскуливала и все норовила сорваться вниз: видимо, ее звал, манил непонятно куда ведущий запах, оставшийся в воздухе после того, как тут прошел неуловимый пришелец.

Придерживаясь за скальные выступы, Апраксин спустился сколько мог, взглянул сверху на воду и мгновенно все понял. Под утесом среди сплошного гнилья длинными разводами чернело окно, которое могло означать только одно…