Страх ошибок убивает желания и лишает сил, заводя в депрессивную апатию. Этот синдром выученной беспомощности под названием «Все равно ничего не получится» – драматичное творчество, которым ум сам себя разыгрывает.
Мы неоправданно сильно боимся ошибок и неудач, потому что они включают холостые обороты умственной пробуксовки в идеях о собственной ошибочности и неудачливости. Успехи и ошибки – это те самые приметы, по которым обученный неврозам ум определяет свою судьбу. Он словно нашептывает себе: «Ошибаются только неудачники».
Здесь хочу еще раз подчеркнуть – мы не знаем своего будущего. Совсем-совсем. Мы именно гадаем. И отдельные свои прогнозы, чьи приметы складно сошлись, принимаем за истину, которая воплощается в нашей надежде и безнадеге.
Пока самооценка и картина будущего зависят от частных успехов и ошибок, они колеблются, как биржевой тренд в кризисной экономике. И даже когда эго от успехов распухает до исполинских габаритов, действовать все равно страшно, потому что каждый шаг грозит провалом, подразумевающим личный конец света.
Но, если опустить суеверия и взглянуть на происходящее беспристрастно, достаточно легко понять, что никакого развития в жизни без ошибок не бывает. Мы называем их неудачами, опускаем руки, боимся их, как проклятия, когда на деле именно ошибки дают самые сочные плоды личного развития на жизненном пути. Совершать ошибки – это не просто нормально, а так же естественно, как и все в природе.
Ценнейший опыт исходит не от безжизненных теорий, а от реальной практики. Ошибки и есть тот самый реальный опыт, который со всей нагляднейшей ясностью указывает прямо, чему конкретно здесь и сейчас целесообразно уделить больше внимания, чтобы действовать эффективней. Ошибки – это достойная плата за урок, который они же преподносят.
И если бы каким-то образом получилось не брать в расчет чувства, то личный ущерб от подавляющей части «ошибок» стремился бы к нолю. Все наши проблемы, в сущности, сводятся к тому, как мы их проживаем, какие картины ум пририсовывает, восторгаясь и ужасаясь собственными творениями. Поэтому то, что мы ошибками называем – сплошная условность – разница между реальностью и выдуманным идеалом.
Даже собственную кончину назвать ошибкой можно весьма условно. Персональный конец света, судя по слухам, неизбежен для каждого. В природе все преходяще. Иначе и полет осыпающихся осенних листьев пришлось бы назвать грехопадением.
А в повседневных ошибках нет никакого конечного поражения, есть лишь непрерывное обучение, без ошибок невозможное. Все просчеты и неудачи – не признак дремучей тупости и не симптом окончательной неудачливости, а естественное следствие обретения нового опыта в конкретной узкой сфере.
По сути ошибки означают, что задача оказалась сложней, чем виделась изначально, а потому допущенные просчеты закономерны и позволяют рассмотреть ситуацию глубже и реалистичней.
И если взглянуть на жизнь шире, то значительная часть тех самых личных просчетов оборачивается удачей. В этом смысле, величайшие ошибки – это требование от себя безупречной безошибочности и увиливание от развития из страха ошибиться.
Мы можем думать о будущем, предвкушая реализацию планов. Но даже повторяющиеся просчеты и неудачи – не причина опускать руки и валиться с ног, а только повод – аккумулировать полученный опыт.
Социофобия и жажда общества
Я не раз говорил о пользе самодостаточности и убытках привязанности. Эта глава – что-то вроде оговорки.
Искатели, увлеченные психологией и эзотерикой, часто возводят самодостаточность в ранг обязательного для достижения идеала, а привязанность воспринимают паршивым изъяном. И кроется за этим маневром обычно оправдание собственной социофобии (страха перед обществом).
Далее буду говорить о значении общества для отдельной личности. Начну немного издалека.
С незапамятных времен особи, склонные к уединению, отрывались от стада, поэтому хуже выживали и размножались. В итоге свои гены, содержащие самодостаточность и бесстрашие, не успевали передавать потомкам.
Особи неравнодушные к отношениям размножались активней, и передавали по наследству свой страх одиночества будущим поколениям. Преемники процеживали страх своей психикой по новому кругу: отфильтровывались гены оторванных от стада индивидов, и закреплялось наследие особей, привязанных к компании.
Представьте остров с обитателями. Часть островитян стремится остров покинуть, а другая – на нем остаться. Оставшиеся дают на острове потомство – детей, которые наследуют гены родителей, и в том же семейном духе цепляются за привычное пространство. Через десяток поколений уже никто уплывать с острова не хочет, потому что все его население – это наследники предков, пожелавших остаться.
Теперь представьте, что остров – это жизнь на земле. Здесь остаются и передают свой генотип обитатели, склонные заводить отношения и размножаться.
Жажда отношений, проходя через тысячи поколений, снова и снова закреплялась, усиливалась и обрастала богатой палитрой новых оттенков. Их-то мы и зовем обобщенно «любовью».