Стоит только замолчать

г-жа ода: Муж пошел в магазин за рисовой мукой. У нас кончилась рисовая мука, и он хотел купить ее, чтобы я могла приготовить обед. В магазине продавец, злобный коротышка, он мне никогда не нравился, никогда… Он отказался продать мужу муку. Муж положил деньги на прилавок и взял муку. Продавец пошел за мужем, говорил, что его деньги грязные. Швырнул деньгами в мужа. Наверное, он всегда моего мужа недолюбливал. Он швырнул ими в него, деньгами, и стал орать: не ходите больше никогда в этот магазин. Муж попытался с ним поговорить. Сказал: “Вы же знаете, что он не делал этого. Сотацу такого не делает. Это ошибка”. Но тот не желал ничего слышать. Просто взялся колотить моего мужа палкой, какой-то тростью. Начал первый, потом погнался за мужем. Муж попытался убежать, но другие схватили его, не давали подняться и колошматили, пока не приехала полиция. Полиция даже не стала выяснять, кто это сделал. Полицейские всем сказали: идите отсюда. Полиция решила, что это было правильно – то, что с ним сделали.

инт.: А в больницу его не взяли?

г-жа ода: В больницу его не взяли. У него отовсюду шла кровь. Он даже сам себя не помнил. То очнется, то забудется. Врач взглянул на него – открыл заднюю дверцу “скорой”, взглянул на него и говорит, что не примет его в эту больницу и пусть все знают, что он не сделает такую вещь для семьи Ода. Вот совсем не понимаю. Я вас спрашиваю, как такой человек может быть врачом? Моего мужа отвезли в другие места, где были настоящие врачи, в честную больницу, не такую, как эта. Там ему помогли. Столько лет прошло, а я больше никогда не обращалась в эту больницу, ни разу. И друзьям своим говорю: не обращайтесь туда. Она плохая.

инт.: Но главное, о чем я хотел спросить у вас, – про то, как Сотацу сказал Дзиро, что не делал этого.

г-жа ода: Мы не поверили Дзиро. Он всегда был трудным ребенком, в школе учился плохо, все время врал. В детстве был врунишкой, каждый день рассказывал что-нибудь такое, во что как-то трудно поверить. Все приходилось рассматривать под тремя разными углами, и даже после этого оказывалось, что это ложь. И вот ему втемяшилось в голову, что он в чем-то там убедит Сотацу. Мы ему не поверили. Вдобавок он выбрал самый неудачный момент, чтобы всем про это рассказывать. В больничной палате, когда мой муж при смерти? Он не умер, нет. Но он чуть не умер, побывал на грани. Дочь приехала из Токио только чтобы повидать отца, просто из-за его травм. Она не ходила на свидание к Сотацу. Она при этом присутствовала, и ей это тоже не понравилось – то, что Дзиро затеял. Не мы одни так…

инт.: Но он ваш сын.

г-жа ода: Да. Он изменил свою жизнь к лучшему. Теперь у него хорошая семья. Он не такой, как раньше. Но не думаю, что ему можно доверять, когда он вспоминает те времена.

Интервью 8 (Мать)

[От инт. Г-жа Ода специально вернулась, чтобы разьяснить свою последнюю фразу. Меня разбудил стук в дверь дома, где я остановился. Я спустился на первый этаж, и передо мной предстала г-жа Ода. Извинилась за нежданный визит, но сказала, что, на ее взгляд, кое-что требует пояснений.]

≡

г-жа ода: Я расскажу вам одну историю о Дзиро. Разъясню, почему ему нельзя доверять, вообще нельзя. У него была такая игра: он воображал себя правителем, а свои игрушки – просителями, которые приходят к нему и просят рассудить их спор, а он принимает решения. Он считал эту игру очень занятной. Не помню, чтобы он хоть раз играл в нее с другими – только сам с собой. Он говорил разными голосами за разные игрушки. Не только фигурки могли приходить к нему с просьбами. Например, часто приходила его любимая ложка. Первая в очереди, вторая в очереди, третья в очереди – все игрушки спорили и толкались, пытаясь в обход других пробиться к Дзиро и что-то ему сказать, а он сидел на маленьком помосте, который сам себе смастерил, и препирался с ними или говорил им, как надо делать. В общем, это было так.

Дзиро говорил: кто это и что она имеет сказать? И маленькая деревянная шкатулка стояла в очереди впереди ложки, а та – впереди тряпочной птички, и все они кричали и что-то говорили, а Дзиро поднимал руку – тихо, мол. Тогда наступало молчание, и он говорил, что их всех заберут и казнят, раз они не умеют говорить по очереди. Тогда шкатулка говорила… не знаю, что конкретно она говорила, это происходило все время, сотни раз. Наверно, шкатулка приходила с какой-то жалобой, всегда что-то просила и никогда не получала, не знаю. Но, возможно, она говорила: мне не нравится место, куда меня ставят на ночь. Других часто укладывают мне на голову, и мне неудобно, а Дзиро говорил: больше не раскрывай рта, или я велю тебя убить, и прогонял шкатулку. Потом наступал черед ложки. Он говорил, что… Каждый раз он говорил одно и то же. Неважно, что ему говорили, он говорил: больше не раскрывай рта, или я велю тебя убить. Сомневаюсь, что он это вообще помнит. Дело давнее, он тогда еще и в школу не ходил.

инт.: Но почему вы говорите, что ему нельзя доверять? Извините, я не понимаю…