Стокгольмское дело

Исак: заказчик расстрела Шамона. Исак: поганая крыса. Стукач и осведомитель. Исак: без помощи Керима он с ним не справится. Но Кериму нужно оказать ответную услугу. Что это за услуга – Никола не знал и не хотел об этом думать.

Он уже знал: сегодня. Именно сегодня они с Белло должны поработать на Керима. Но главное: не дать доносчику и убийце почувствовать и понять.

Понять, что Никола знает.

Мать попыталась объединить традиции: разумеется, селедка под разными соусами, картошка – но и традиционные сербские чевапчичи, айвар^[75] и квашеная капуста. Дед к сербской еде даже не прикоснулся.

– Я никогда толком не понимал, что это за праздник, но раз уж мы собрались, буду есть то, что полагается, – сказал дед и отправил в рот полную ложку сметаны с мелко порезанным синим луком.

Никола был совершенно уверен, что истинные шведы так не поступают. Но промолчал: дед есть дед.

Линда подняла крошечную стопочку с аквавитом^[76].

– Ужасно все это с Тедди… убийство… и все, что пишут о его побеге… Но спасибо, что вы пришли.

Может быть, Николе надо было попросить поддержки не у Керима, а у дяди. Сказать что-то вроде: «можешь меня подстраховать?» Но на Тедди идет охота. К тому же Никола понятия не имеет, где его искать.

Дед сделал глоток пива из высокого, с обязательными тремя золотыми коронами, бокала.

– Жаль его… никогда ничему не научится.

Мать закивала головой. Никола в детстве слышал эту песню чаще, чем колыбельную: Тедди пошел по плохой дороге, у Тедди слабый характер, Тедди плевать хотел на сестру и отца… и вот это: Тедди никогда ничему не научится.

А Никола не верил ни единому слову из того, о чем писали газеты. Ни слову из того, о чем булькал Интернет. Он вспомнил разговор с дядей в Espresso House несколько месяцев назад.

– Тедди многому научился, – сказал Никола. – И очень изменился, можете мне поверить.

– Чему это он, интересно, научился? – Линда подняла брови.

– Многому. Он изменился куда сильнее, чем я.

Никола сказал эту фразу уверенно и даже поучительно. Но если быть честным, и сам не знал, что имеет в виду.

Трудно придумать более уместное занятие, чем перевозить взрывчатку в День летнего солнцестояния. Задание Исака. Погрузить в Шерхольмене и перевезти в главный схрон.

– Понять не могу, – сказал Никола, – он что, атомную бомбу делает? Такого количества никогда не было. Полтонны, не меньше.

– Исак видит, что происходит в пригородах, и готовится к войне, – наставительно сказал Белло.

– О чем ты? – встрепенулся Никола.

– А ты не знаешь? Это же как в компьютерной игре: никогда не победишь, если хуже вооружен. А поляна все хреновей и хреновей. Когда я начинал, стрельбы было не больше, чем в Дандерюде^[77]. А теперь – сам знаешь.

Никола знал.

Кому и знать, как не ему.

– Как ты думаешь, можем мы оставить это дерьмо на двадцать минут и пожрать? – спросил Белло.

– Я не голоден. Был у матери. Праздничный ланч – селедка и все такое. Ел когда-нибудь?

– А то! Папаша обожает рыбу… слушай, умираю, хочу жрать.

– Нет, Белло. Я не оставлю машину с такой начинкой. Ты же можешь взять на вынос, или как? А я подожду.

Steakhouse Bar открыт, несмотря на праздник. Любимый кабак Шамона. Резиденция Исака.

Никола закрыл глаза. Как же это все начиналось?

…Он никого не знал по соседству – семья только что переехала. За неделю до начала занятий мать отвела его в школу – комнаты для досуга уже открылись. Посчитала, что так Николе будет легче адаптироваться. Так что в один прекрасный понедельник она оставила его на попечение бородатого воспитателя по имени Микаель и сказал при этом: «Все будет хорошо».

Никола представления не имел, каким именно образом все должно быть «хорошо»; ему больше всего хотелось запереться в уборной и проплакать там до вечера. Или просто сбежать. Не надевать башмаки – еще чего доброго заметят, – а просто дать деру. Прямо в носках. К маме. Он был почти уверен, что найдет дорогу. Но не на сто процентов.

Микаель, бородатый фрёкен, сидел за столом, а дети собрались вокруг него и смотрели, как воспитатель рисует подводную лодку. Все они знали друг друга, но с новичком поздороваться не подошел никто. Ни одна душа.

Мать пришла за ним в четыре часа, но ему казалось, что прошло никак не меньше недели.

«Я больше сюда не пойду», – заявил он.

«Никола, так же будет лучше! Начнутся уроки, а ты уже всех знаешь. И твоя будущая учительница очень добрая и славная, я с ней уже говорила».

«Завтра я хочу остаться дома», – упрямо повторил Никола.

«Но это же невозможно! Мне надо на работу!».

И в этот момент Никола понял: уже ничего не будет, как раньше.

На следующий день повторилась та же история.

Микаель рисовал, на этот раз самолет, а дети восхищались – как ловко он изобразил пропеллер.

Так продолжалось четыре дня.

Он прорыдал всю ночь. Когда проснулась мать, он вцепился ей в юбку:

«Мамочка, милая, ну пожалуйста, возьми меня с собой на работу!».

И опять услышал в ответ:

«Не могу, малыш, ну, поверь, тебе будет легче…» – и дальше, по тем же нотам.

Отвела в школу и в буквальном смысле отодрала от себя.