Стоход

— Не хотите ли вы сказать, что и нашу судьбу решат именно они? — Холодный огонек сверкнул в глазах Краузе.

— Я считаю, что если это зверье в лаптях взялось за оружие, то война затянется.

— Да, точно, известная затяжка может быть. Но у нас с вами речь не об этом. Конкретно, что требуется от вас, как от человека, знающего этот край? В скором времени предполагается тотальная облава на этих, как их… партизан. Нужна глубокая предварительная разведка, изучение повадок зверья, местоположения его берлог. Мы пошлем карательные экспедиции, после которых не останется в нашем тылу ни одного человека, настроенного против нас.

— Мне все понятно.

— Меня одно беспокоит — видел ли кто из местных жителей, когда вы уезжали из своего дикого уголка?

— Нет. Там не было ни души. А если кто и увидел бы, то подумал, что меня арестовали как советского активиста, я ведь был депутатом районного Совета.

— Значит, все в порядке! Вы вернетесь беженцем-неудачником, не сумевшим пробраться в родные края. Людей мы вам дадим. И радиостанцию, конечно.

«Все в порядке!» — в сердцах повторял Бергер, еще злобней пыхтя своей трубкой.

Вспомнилось раннее детство, большой пятнистый пес, награжденный медалями за сообразительность. Пес этот был настолько умным, что его хотели взять в цирк и научить считать. Но однажды он исчез. Нашли его только через два года, на цепи. Новый хозяин, то ли не знал его феноменальных способностей, то ли не умел их ценить. Он привязал пса на цепь и, как обыкновенную дворняжку, заставил лаять и охранять двор. А когда тот не стал лаять так усердно, как требовали от него, хозяин обрубил ему хвост, чтобы был злее.

«Ну, хвост мне пока что не обрубили, — размышлял Бергер. — Но дело может дойти и до этого…»

В комнату неслышно вошла мать и спросила, чем он так расстроен.

— Я разведчик, а не каратель! — вырвалось у Бергера. — А они не понимают.

— Кто?

— Берлинские выскочки!

Мать зашикала:

— Мой бог! Тише! У нас вслух такого не говорят. И стены уши имеют…

— В том-то и беда, что живете вы тут шепотом! А я так не могу.

— Замолчи! — рассердилась мать. — Твое дело служить рейху, а не обсуждать, кто прав, кто виноват.

Когда мать ушла, Бергер долго еще ходил по кабинету и возмущался: у них чины, ордена, слава, а я опять Крысолов!..

* * *

К весне отряд Миссюры вырос втрое. Запасы продуктов кончились, и, как только сошел с речек лед, Антон отправился с двумя бойцами в бывшее поместье. Там у него были закопаны картошка и рожь. Плыли не по протокам, а напрямик, по сплошному, бескрайнему озеру. Весна в этом году была многоводная, затопило все болота и луга. Только перелески стояли островками, по которым тоже можно было плыть, ловко лавируя между деревьями. Путь сократился вдвое, и в графское озеро старый човен попал в полдень, а не ночью, как надеялись партизаны.

Уверенные, что в имении никого нет, партизаны направились прямо по озеру на другую сторону. Но, еще не доезжая до островка с березками, заметили дымок над крышей дома, в котором жил когда-то Крысолов. Вернулись в лозняк и стали присматриваться к противоположному берегу, до которого было километра два по воде. Ставни в доме оказались открытыми. А в начале войны Иван Петрович их заколотил досками. Это Антон помнил хорошо. Значит, в доме кто-то есть.

Оставив бойцов в лодке, вооружившись автоматом и гранатами, Антон пошел глухим, поросшим лозой берегом. Вскоре он услышал какой-то стук возле дома Крысолова и подумал, что это чужие люди забрели. Морочанские сюда теперь не пойдут, знают, что полиция может нагрянуть.

Долго стоял Антон в сотне метров от дома Крысолова по звукам стараясь понять, сколько там людей и что они делают. Он слышал, как тесали дерево топором. Потом вбивали гвоздь молотком. Все это были знакомые, привычные звуки. Потом провжикала ножовка или лучковая пила. Значит, человек не дрова пилит, а что-то мастерит.

Это совсем озадачило Антона. Кто и что может мастерить в это время в чужом доме?!

Вдруг топор гулко хлопнул, видно, его вогнали в колоду. И тотчас из-за дома по направлению к озеру вышел…

«Иван Петрович!» — чуть не вскрикнул Антон. Но сдержался.

Крысолов нес на плечах огромную, только что сделанную им клетку для ондатр, какие ему обычно мастерили деревенские плотники. Сгибаясь под тяжестью, Иван Петрович шел быстро и попыхивал неразлучным чертиком.

Пользуясь тем, что под ногами Крысолова шуршали прошлогодние листья, Антон подошел поближе и спрятался за густым ольховым кустом, уже начавшим зеленеть.

Крысолов бросил свою ношу на мягкий, торфянистый берег и сам сел на нее отдохнуть.

— Вы здесь одни, Иван Петрович? — тихо, но очень внятно спросил Антон.

Крысолов спокойно слегка повернулся туда, откуда раздался голос, пыхнул трубкой и, тяжело вздохнув, ответил:

— А я теперь вообще один на всем белом свете! — Сказав это и даже не посмотрев туда, где стоял еще невидимый ему Антон Миссюра, Крысолов начал о каблук сапога выколачивать пепел из своей черной трубки.