Стоход

И хотя уже стемнело, Олеся почувствовала, что этот суровый на вид человек посмотрел на нее тепло, по-отечески, как, может быть, никто никогда еще на нее не смотрел.

— Надо же! — восхищался Ефремов. — Вместо того чтоб, ухватившись друг за друга, как дети, бегущие от грозы, бежать от фашистов, они, эти совсем еще дети, прежде всего подумали о своем месте в войне, в общей борьбе всего народа. И главное, что подумали очень правильно. — Ефремов попросил зажечь свет, так как разговор предстоит серьезный и долгий.

Когда в коминке затеплилась, затрещала смолистая лучина и комната стала быстро наполняться светом, Ефремов встал, прошелся из угла в угол. Потом указал Миссюре на свое место, а сам, придвинув свободный чурбан, сел рядом с Олесей и спросил, как, по ее мнению, Гриша и сейчас еще ходит на встречу с ней или потерял веру, поскольку она так долго болела и не являлась, как условились.

— Прошло ж много времени, — пожала плечами Олеся. — Он, видно, думает, что я погибла. Но можно пойти вдвоем, я подожду за речкой, а другой сходит в город.

— Важно, чтоб он был жив, а связаться с ним сумеем. — И, уже обращаясь к командиру и комиссару, Ефремов продолжал: — По-моему, вот и решение нашего вопроса, над которым мы так долго ломали голову. — Ефремов стал рассказывать Олесе, о чем у них в этот вечер шла беседа.

Говорили они о геройской гибели Омара Темиргалиева и Санька Козолупа, которые поставили «нахальную» мину.

— Вот, Олеся, я считаю, что в гибели этих товарищей мы виноваты сами. Мы не знаем, что делается на железной дороге. А должны наперед знать, куда какой поезд идет, во сколько он будет на нашем участке. Есть у нас свои люди на некоторых станциях. Но этого мало. А вот вы с Гришей подсказали нам замечательное решение этого вопроса… — Теперь он говорил, уже обращаясь то к одному, то к другому, и Олесе было даже неловко, что она наравне с этими серьезными, пожилыми людьми обсуждает такой важный вопрос. — В Бресте, как известно, расходятся пути на Барановичи, Гомель и Киев. Нам надо бы знать, куда и во сколько отправляются поезда с этой узловой станции. А главное — с чем они. А то нашим подрывникам иногда приходится пускать под откос всякую чепуху. Шуму много, а толку не очень. Вот у нас и будет теперь в Бресте свой человек, так сказать, диспетчер. Кстати, работает он на очень бойком месте. Ресторан — это хороший узел информации. Радистка у вас есть.

— Она не может ходить, — напомнил Моцак.

— Она будет здесь принимать. А вторую надо будет срочно подготовить, — и Ефремов вопросительно посмотрел на Олесю.

Девушка вспыхнула от радости.

— Займетесь учебой? — спросил Ефремов, ободряюще глядя в глаза Олеси.

— Я уже немножко училась у Сони, когда на лодке плыли.

— Командир, как хочешь, но обеспечь Олесе лечение и питание, чтоб скорее поправилась и смогла учиться.

— Я уже могу, могу! — подхватила Олеся.

— Не спеши, — охладил Ефремов. — Выучишься, пошлем в Брест… Ну, дочка, спасибо тебе за добрую весть. — Ефремов обеими руками бережно пожал слабую, бледную руку девушки. — Иди отдыхай. Антон, ты отведи ее, а то она еще видишь какая голубенькая.

* * *

Когда через некоторое время Миссюра приехал к Крысолову с немецкой газетой, в которой была статья о «дикарском» методе ведения войны полесскими партизанами, Иван Петрович жил уже не один.

— У меня для тебя подкрепление! — похвалился он и представил трех «приблудных» — белокурую, худенькую девушку с большими внимательными глазами и двух ничем не приметных парней. Девушка осталась у Крысолова за кухарку. А парни уехали с Миссюрой в отряд…

* * *

Однажды на базаре Гриша услышал разговор двух сидевших на повозке мужиков.

— Зря ты так за своего Степана трясешься! В лесу партизан такая сила, что немцы носа туда показать боятся, — говорил один так, будто бы уговаривал другого.

— Все одно долго не продержутся. До первого снега, — угрюмо отвечал второй. — Летом, конечно, в лесу, как на воде, никакого следа. А зимой…

— Ну, что ж поделаешь, там не один твой, там их много… А главное, я думаю, до зимы и Красная Армия что-то скажет проклятым гитлерякам.

Тут второй заметил Гришу и толкнул под локоть собеседника. Оба сразу умолкли.

Гриша ушел, переполненный радостью: «Все-таки партизаны есть! Бежать. Немедленно бежать. С Олесей, видимо, что-то случилось. Чего ж ее ждать, время терять…»

Он уже выходил из ворот рынка, как к нему подошла седая и очень худая женщина в стареньком сером платье. Она предлагала свежую рыбу. Раскрыв перед Гришей небольшую кошелку с мелкими золотисто-рыжими карасями, она тихо, но повелительно сказала:

— Сделай вид, что ты меня не знаешь! Покупай рыбу, громко торгуйся и слушай меня.

И только тут Григорий, внимательно глянув женщине в глаза, узнал Анну Вацлавовну. Несмотря на предупреждение, он с трудом удержался, чтобы не назвать ее по имени.

— Я пришла с Олесей, — продолжала женщина. — Она осталась в лесу. Я живу за причалом, в домике под черной дранкой. Там одна такая развалюха. Иди туда.