Стоход

Незавидная это работа: стой на деревянном круге привода и помахивай кнутом да посвистывай на пару сонных битюгов, которые так лениво переставляют ноги, словно на каждой висит по стопудовой гире. Кони идут по кругу все время в одну сторону. Привод тарахтит, как телега по неровной дороге. Центробежка взвизгивает, словно свинья, которую режут. И так с утра и до вечера. И день, и другой, и третий. Утешало Гришу только одно: за свою работу он получал целый злот в три дня, потому что попал к доброму мастеру. Абрам Шток, старый добродушный еврей с маленькими черными усами и длинными костлявыми руками, оказался заядлым курильщиком. Курил он почти через каждые двадцать минут. А так как курить возле машины не позволялось, то приходилось останавливать лошадей. Сначала Гриша радовался частым передышкам, а потом попросил у дяди Абрама разрешения работать вместо него. Так минуты перекура стали для Гриши самым счастливым временем. Закурив трубку и низко свесив совершенно лысую, отяжелевшую от дум голову, старик шел из гонтовни на привод, а Гриша — к машине.

Центробежка работала под тесовым навесом. В одном углу лежала куча щепы, а на середине в аккуратные штабеля складывались белые, крепко пахнущие смолой ровные дощечки, которые куда-то увозились и обращались в деньги для толстого кармана Рабинюка. Впрочем, Гриша пока что не задумывался, на кого он работает. Он был счастлив, что имеет дело с настоящей машиной, где одних гаек столько, что Санько позавидовал бы. Хотелось поскорее изучить машину и самому стать гонтовщиком. Дядя Абрам собирается уходить из гонтовни. Ему уже не нужно так много работать — жена и дочка умерли, а себя он прокормит и в городе. Гриша станет к машине и тогда будет получать каждый день по злоту. За год он скопит столько, что хватит рассчитаться с паном и даже купить гармонь. После того как приехал новый учитель, гармонь не давала Грише покоя. Он видел ее и во сне и наяву.

— Сто-о-ой! — прервал его сладкие грезы протяжный окрик. Лошади остановились.

— Что там? — спросил Гриша, глядя под навес.

— Да что ж! Ничего такого, — послышался хриплый усталый голос Штока. — Что ж тут, в этой глухомани, может случиться? Хозяин едет. А больше ж ничего интересного не произошло.

— Хозяин? — испугался Гриша и зачем-то спрыгнул на землю. — Так чего ж мы бросили работу?

— А прошло то время, когда я стоял перед ним навытяжку. Да и ты немножко поумнеешь, так перестанешь бояться хозяев. У тебя котелок варит неплохо, ты скоро поймешь, что к чему.

Из березнячка вылетела пара белых, как лебеди, сытых рысаков, запряженных в легкий черный фаэтон. Возле гонтовни вспотевшие красноглазые рысаки остановились. Кучер, по-городскому одетый усатый старик, остался на козлах с туго натянутыми вожжами в руках. А хозяин, старый, но крепкий и красный, как бурак, быстро подошел к приводу.

— Эй, мальчишька! Зови рабочих. Бегом!

Гриша стремглав помчался на склад. Рабочие знали, что если зовет сам, то прохлаждаться нельзя, и быстро собрались возле привода.

— У пана Скирмунта сгорело пятнадцать построек, — не дожидаясь, когда сойдутся все, заговорил Рабинюк. — Теперь туда нужно много дранки и доски. Только Мейзель нас может опередить. Тогда я не смогу платить вам по злоту. Лучше вы поторопитесь, поработайте ночку. Я уплачу два раза. Два раза! Понимаете? — повторил он, многозначительно подняв белый пухленький палец.

Рабочие молчали.

— Ну и что же? — нетерпеливо спросил Рабинюк.

— Да что ж, хозяин, — выступил вперед Шток. — Оно б неплохо и подзаработать, да небо ж заволакивает… К ночи дождь пойдет.

— Ну и что же?

— Вишь ты, в непогоду нельзя. Покалечиться можно.

— Ну и что же? Я же вам два раза плачу. Два раза! И… даже еще на водку добавлю! — Бросив эти слова через плечо, Рабинюк сел в фаэтон и, развалясь на мягких подушках, стал обмахиваться веткой бузины.

Рабочие тихо совещались. А Гриша смотрел на хозяина, которого видел впервые. Уставленные в затылок кучера черные глаза с белесыми мешками под ними, огромный горбатый нос и тяжелая, как старый мокрый лапоть, отвислая губа, создавали впечатление, что этот человек презирает все на свете, кроме самого себя и своих денег.

Абрам Шток проработал на лесопилках Рабинюка около пятнадцати лет и знал, что такое работа ночью да еще в непогоду, поэтому он старался отговорить рабочих от предложения хозяина. Но здесь было много новичков, и все молодежь. Каждому хотелось заработать, и рабочие согласились. Чтоб не подводить артель, Шток молча кивнул в знак согласия и понуро пошел к своему станку.

Угадал старый человек, что погода испортится. С вечера пошел проливной дождь. А ночью разыгралась такая буря, что погонщик не слышал распиловщика, даже когда тот подходил к самому приводу и кричал во весь голос.