Стоход

Гриша слышал, что сказал Савка, но промолчал. С гармошкой он пришел на вечорки впервые и, не зная, как оценят его искусство, не хотел ссориться.

— Станцуем, девчата? — переходя от одной пряхи к другой, спросил Тимох.

— Мало еще напряли, — ответила Вера за всех.

— Зима большая, успеете.

— Э, не напрядешь под дымком, то не напрядешь и под деньком!

— У Олеси веретено уже как откормленный гусак! А ну посмотрим, туго ли нитка намотана. — Тимох остановил Олесино веретено и потрогал пряжу: — Добрая пряха, добрая! Только кому ж она дозволит держать свое веретено? — Он подмигнул и высоко поднял озорную изогнутую бровь.

Олеся взяла свое веретено и тихо промолвила:

— А я перематывать не буду, попрошу у тети Ганночки пустое веретено.

Но тут Савка ловко схватил ее веретено, забрал у нее начатый клубочек, протянул ей только что выточенное веретено.

— Ты пряди. Зачем тебе время тратить. Я сам перемотаю, — сказал он, победно покосившись на Гришу. — Я сам…

Тимох, с улыбкой глядя на суетившегося Сюська, опять поиграл бровью и тихо, будто бы с завистью, сказал:

— Какая дружная парочка!

Гриша отвернулся и пробурчал:

— Парочка! Волк да ярочка!

Савка это слышал. Но продолжал старательно перематывать серые волглые нитки с веретена, концы которого зажал носками лаптей.

— Постолы продырявишь! — съязвил Тимох.

— За такую дивчину не жаль и в голове провертеть дырку! — бросил кто-то баском.

— Алэ! — охотно поддержал другой. — Даже не в такой голове, как эта!

— А ну ж, дай посмотрю, что сделали панские руки, — сказал Тимох и взял у Олеси подаренное Савкой веретено.

Олеся, покраснев, опустила голову.

Тимох повертел в руках ровное и гладко отполированное веретено, показал всем девчатам и, возвращая Олесе, сказал:

— Даже не верится, что Савкина работа. Видно, правду говорят, что панскими руками неплохо и навоз разгребать.

— Да чего ты на хлопца нападаешь? — вступилась хозяйка. — Какой там из него пан! Такой же работящий хлопец, как все, а может, и получше других.

— Не-ет, Ганночка, вы мне глаза не заливайте. Савка чисто панского роду, — серьезно возразил Тимох. — Вы только посмотрите на его морду.

— А что там такого на его морде?

— Как что? — Тимох переспросил так удивленно, что все девчата и хлопцы уставились на Савку. А Тимох отошел к стенке, чтоб не заслонять Савку, который, ничуть не смущаясь, продолжал перематывать нитки. — Полюбуйтесь: лоб низкий, нос склизкий, сразу видать, что лизал панские полумиски!

Грохнул такой хохот, что пламя в коминке заколыхалось, как от ветра, и тени закачались по стенам.

Олесе показалось, что и кудель, и скамейка под нею стали горячими. В глазах закружились, запрыгали огоньки, руки стали чужими. «За что вы его! Он сирота!» — хотелось ей закричать на всю комнату. Но к горлу что-то подкатило, и она почувствовала, что не смогла бы выговорить сейчас ни слова даже шепотом.

С приходом Гриши на вечорку Олесе сразу стало не по себе. Вспомнилось теплое лето, сбор ягод, рыбная ловля, тихая задушевная игра Гриши на сопилке. А потом эти настойчивые советы матери подружиться с хлопцем из хозяйственной семьи… После расставания в лесу Олеся ни разу не видела Гришу близко. И вот теперь он сидит прямо перед ней, заметно подросший, серьезный и красивый. Савке до него как сове до орленка. Олеся знала, что девчата целуются с хлопцами, когда парочками расходятся по домам. И с омерзением думала, что и ее скоро поцелуют толстые, всегда почему-то мокрые губы Савки. Чуть не каждый день выслушивая наставления матери, Олеся старалась убедить себя, что Савка не такой уж противный. Но трудно было в это поверить, когда и свои собственные глаза, и люди говорили совсем другое. Ей и так было обидно на свою долю, а тут еще все высмеивают ее суженого, обнажают его уродство.

Увидев на глазах Олеси слезы, Гриша решил, что она жалеет Савку.

«Вот оно что! — подумал он, впившись пальцами в лады. — Со мной рано даже рыбу ловить. А с этим… — Гриша не смог бы даже сказать, что же такого у Олеси с этим Савкой, но злоба разбирала его все больше и больше. — Теперь все понятно! Я батрак, безземельный, а у этого мокрогубого шесть моргов земли. Он хозяин!..» Гармонь вдруг вызывающее громко и задорно заиграла, и комнату заполнила голосистая польская песенка, которую все любили за веселый, задорный припев.

Песню подхватили и ребята, и девушки многоголосым, стройным хором. Когда повторяли припев «Тиха вода бжэги рвэ», Гриша тоже подтянул высоким сильным голосом, потом лукаво моргнул Олесе на Савку. Девушка недоумевающе взглянула, поняла намек песни и так растерялась, что уронила веретено и со слезами убежала в закуток между печью и дверью, где сидела хозяйка.

— Девчата! Хлопцы! Да что это вы завели польскую! — попыталась остановить пение Ганночка. — Давайте нашу, украинскую.

Но никто ее не слушал. А Тимох, подойдя к Олесе, чтобы успокоить ее, сказал:

— Хорошую песню на любом языке запоешь, а плохую и на родном не захочешь.

Воспользовавшись тем, что Тимох отошел, Савка показал Грише кулак и прошептал:

— Я тебе это припомню. Все припомню.