Стоход

Когда автомобиль миновал школу, из переулка выскочил растрепанный, бледный секвестратор. Полы его пепельно-желтого балахона были оборваны, в одной руке он держал свою черную книгу, а в другой — шляпу. Крича и размахивая руками, он подбежал к автомобилю. Но Барабак, ехавший на рыжем коне, отогнал его плетью. Секвестратор упал, выронив книгу. Его окружила стая громко лающих собак. Но он вскочил и снова пустился за машиной. А книга актов осталась в пыли, и ветер начал перелистывать ее густо исписанные пожелтевшие страницы.

— Милость пани! Милость па-а!.. — задыхаясь, вопил секвестратор.

— Ишь как голосит святой! — взмахнув своей трубкой, сказал Крысолов. — Как молодой…

— А канючил, что все в мире суета! — добавил Ясинский.

— Алэ, — кивнул Погорелец. — Раз все на свете суета, то чего ж бояться.

— Милость пани! Па!.. Пани! — надрывался секвестратор.

— А ты кричи громче!

— Пани сегодня плохо слышит.

— Свинье не до поросят, когда ее режут!

Теперь уже никто не крестился и не шептал молитвы. Все шумели, смеялись, шутили.

Туча спустилась совсем низко. Потемнела, нахмурилась. И вдруг грянул такой приземистый, раскатистый гром, что все сидевшие в автомобиле пригнулись, а ясная пани выронила клетку. Дверца клетки открылась, и любимая птица графини вылетела из машины, взлетела над автомобилем, но тут же упала под копыта скакавших следом лошадей. Ее сразу же растоптали и смешали с рыжей дорожной пылью.

На улице вдруг появился учитель Моцак. Приветливо помахивая рукой в ответ на веселый шум толпы, обрадовавшейся его появлению, он, слегка прихрамывая, вышел на дорогу, взял черную книгу актов, бережно отряхнул ее от пыли и только тогда подошел к людям поздороваться.

— Эта панская библия нам еще пригодится, — сказал он в ответ на недоуменные взгляды крестьян.

— Зачем? — спросил Погорелец.

— Как же! В ней записаны все ваши слезы. По ней будем возвращать людям то, что отнял у них граф Жестовский.

— Да где теперь все это найдешь? — безнадежно сказала Марфа Козолупиха. — Скот управляющий угнал.

— Ошибаетесь, товарищи! — счастливо улыбнулся учитель. — Не управляющий, а батраки спрятали скот в лесу, чтоб граф не продал. Вот установится новая власть — и начнем передел всего панского хозяйства.

К учителю подбежал Сюсько.

— Пане учитель, дайте я вытру эту книжечку. — И угодливо протянул полу своего праздничного пиджака.

— Чище она от этого не станет, — ответил учитель и обратился к мужикам: — Идемте, товарищи, к комендатуре, ведь там за решеткой еще томятся наши люди.

Автомашина, превращенная в бричку, давно скрылась за поворотом. Следом за нею по небу катилась черная погромыхивающая туча. А по дороге бежал растрепанный, подгоняемый сворой уличных собак пан Суета.

На опустевшей дороге, среди раздавленных лепех коровьего помета, оставался растоптанный, смешанный с пылью большой черный лебедь.

Крестьяне сострадательны ко всему живому. Но к этой птице ни у кого не появилось сочувствия. Черный лебедь казался морочанам не простой птицей, не обычным живым существом, а знаком былого панского величия, черным символом проклятого панского канчука.

* * *

За селом секвестратора догнал Крысолов.

— Что, не взяли?

— Им сейчас не до меня, — мрачно ответил пан Суета.

— А я, собственно, не понимаю, чего вам-то за ними?

— Как же, ведь я был секвестратором!

— Чепуха! Теперь вы проповедник, руководитель общины мурашковцев.

— Тем хуже!

— Вы не знаете новой власти. Большевики сектантских руководителей трогать не будут. Такая политика.

— И вы думаете, что меня тоже не тронут?

— Уверен, — ответил Крысолов, беря в зубы трубку.

Пан Суета обеими руками пожал твердую, сильную руку Крысолова и повернул в лес, на хутор Соловья.

Крысолов смотрел ему вслед сквозь густые кольца дыма и думал: «Придет время, на таких можно будет надежно опереться…»

* * *

На конюшню, где Санько чистил коня, влетел приказчик.

— Санько-о! Запрягай мою пару в пролетку и подъезжай к дому. Бегом!

— Были когда-то твоими… — проворчал Санько, но пошел запрягать.

Везувий только два раза ходил в шлее и запрячь его было нелегко. Если б кто другой взялся за это дело, едва ли сладил бы. Но Санько обласкал, уговорил своего любимца.

— Потерпи, дружище! — шептал он коню. — Пану приказчику ж удирать надо. Красная Армия идет, наша власть, бедняцкая. Понимаешь? Тпру! Стой, стой, дурак! Думаешь, и правда я отдам тебя панам?

Осмотревшись по сторонам, Санько привязал к уздечке на лбу коня звездочку, вырезанную из ленты, и сел в пролетку. Взяв вожжи и глянув по сторонам, он задорно крикнул коням:

— Скачем Гришку освобождать из тюрьмы!

Кони рванули с места в карьер. Понеслись так, что ребятишки и куры, словно брызги, разлетались в разные стороны. Во дворе комендатуры Санько соскочил с пролетки и влетел по ступенькам крыльца в дом, на который раньше боялся даже смотреть. В коридоре он увидел плачущую навзрыд Оляну и нескольких женщин. Двери двух камер были уже взломаны. В углу коридора слышались удары топора и лома.

— Где Гриша? — холодея от ужаса, спросил Санько.

— Нету! Нету моего сыночка! — в ответ ему зарыдала Оляна.