Стоход

— Нет. Это делается не так, — возразил Александр Федорович. — Я слышал, что это делают бендеровцы. — И после недолгого размышления твердо добавил: — Не дадим глумиться над нашей родной властью! Не дадим!.. Оляна Кононовна! Вы не сможете поговорить с какой-нибудь надежной женщиной, чтобы детей на эту церемонию не пускали да и сами подальше держались от той ямы?

— А чего ж, это можно, — ответила Оляна, прикидывая в уме, кому бы могла довериться.

— Поговорите, а она пусть еще кому-нибудь скажет, так, будто бы слышала что-то от случайного прохожего. Важно, чтоб возле ямы не было наших людей. А остальное сделаем мы. Понимаете?

— А чего ж тут не понять!

— Тогда идемте, отдам вам ягоды и возвращайтесь.

— Да вы еще и ягод набрали! — всплеснула руками Оляна. — Я б сама…

— Нет уж, вам целый день в лесу нельзя пропадать, — возразил Моцак. — Тот, кто будет приходить к вам на связь, заранее будет заготовлять ягоды или что другое, за чем вы вздумаете идти в лес. Об этом всегда договаривайтесь заранее. И место встречи каждый раз меняйте.

Высыпав чернику из корзины в кошелку Оляны, Моцак пожал ей на прощание руку и, зная, о чем она хотела его спросить, но так и не решилась, сказал:

— Будем надеяться, Оляна Кононовна, что Гриша скоро придет. Вчера прибились еще двое из тех, что со мною бежали, придет и он…

Рассвет был серый, тягучий, медлительный. И такой же тягучий, нудный тянулся над Морочной необыкновенно ранний звон церковного колокола. Звонарь, видно, недоспал, потому что звонил редко и неохотно. Ударит: «Бом-мм!» — и долго сквозь дрему прислушивается, как разливается звон по селу, окутанному плотным холодным туманом.

«Бом-мм!»

Конон Захарович и Оляна проснулись до рассвета, но лучины не зажигали: полицаи без предупреждения стреляли в окно, в котором появлялся свет. Отец и дочь сидели во тьме и гадали, что это за звон. На этой неделе не слышно было, чтоб убили кого-нибудь из немцев или полицаев. А если сами фашисты убили кого из мирных жителей, то звонить не станут — таких запрещено хоронить с попом. На рассвете в окно постучали, отец и дочь выскочили во двор.

— На похороны! — крикнул десятник. — Запрягайте коня, берите лопаты, на бричку ставьте короб — землю возить.

— Да где ж он у нас, тот конь! — отмахнулся дед Конон. — Забрали ж сразу, как пришли «освободители».

— Ну, тогда с лопатами. На площадь все трудоспособные! За неявку…

— За неявку — расстрел… То мы уже знаем, — сказал дед. — А кого ж хоронить?

— Советскую власть! — хлопнув калиткой, ответил десятник.

— Тю-уу! — протянул дед Конон, — такое сморозил! Советскую власть хоронить!.. Оляна, ты поняла, что он сказал?

— Да, я краем уха слышала, что по другим селам прошло такое — хоронили Советскую власть. А как оно, что к чему, ума не приложу.

— Вот же и я думаю, как ты ее похоронишь, Советскую власть, это ж не один человек и не сотня. Сперва ж надо перебить всех людей от Москвы до Владивостока, тогда… Да нет, тут мы с тобой чего-то не расслышали…

— А бес их поймет, — отмахнулась Оляна. — «Новый порядок» же!

— Одного не пойму, зачем с бричкой, какую землю возить, куда? — вслух размышлял старик. — Может, сами себе будем яму копать?..

— Да уж лучше скорей в яму… А стойте! — Оляна настороженно подняла руку. Ей показалось, что где-то поют, словно кого-то отпевают. Выглянула за ограду: на краю села, в той стороне, где районная управа, увидела запрудившую узкую улицу многолюдную и необычайно пышную похоронную процессию. Жестом позвала отца. Впереди стройной шеренгой шли сразу семь попов из разных деревень. Шагали они в ногу, как солдаты, и даже кадилами размахивали, словно по команде. За попами следовали мужики с хоругвями, иконами и золотыми крестами. Золото на иконах и крестах светилось холодно и зловеще. Потом шла толпа старух и стариков, которые вразнобой, но громко и усердно пели:

Свя-а-тый боже,
Святый крепкий,
Святый бессмертный,
Помилуй нас.

За хором, который уже миновал двор Багно, дюжие парни несли на плечах вытесанный из огромной сосны крест.

— Можно подумать, что собрались второй раз Христа распять, — заметил дед Конон, кивнув на крест.

— А может, вешать будут тех, кто за Советскую власть… — со страхом прошептала Оляна.

— Очень много крестов надо, — буркнул Конон Захарович и направился в хату. — На всех и лесу не хватит.

— Потише б говорили о таком.

— Багно! — раздался голос десятника, снова проходившего мимо двора. — Вам что, особое приглашение? Предупреждаю, сейчас по дворам пройдет патруль и всех, кто не вышел…

— Знаем, знаем! — живо подхватил дед Конон и пошел за лопатами.

Отец и дочь присоединились к толпе, молча и понуро следовавшей за странной процессией. Позади ее тянулись подводы, груженные землей.

Люди недоуменно оглядывались: зачем везут землю? куда? Но никто не спрашивал. Шли в горестном, безмолвном оцепенении.