Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Что ваши школы, что теченья?
Они ведь только для овец:
Рождаются стихотворенья,
Как на поле сухой чабрец.
Рождаются, благоухают
Для пчелок Божьих у купели,
Потом неслышно засыхают
Без всякой затаенной цели.
Чабрец не роза, не фиалка,
Благоухает меж ладоней,
Ему и умирать не жалко,
Как свечке пред святой иконой.
Он вырос на сухом обмежке,
И мир ему казался раем,
Он не участвовал в дележке,
Не величался самураем.
И всё ж степного аромата
Он не последней был основой,
Как росник, как полынь, как мята,
Как куст татарника терновый.
И я такой же был основой
Меж дикарями, как чабрец.
Теперь я примирен с Еговой,
И близится земной конец.

БЕЛОГОЛОВЕЦ

Я волна над бушующим морем.
Со вспененной в борьбе головой,
Никаким человеческим горем
Не покрыть мой космический вой.
Что песчаное мне побережье,
Что уступы упорные скал?
Родился я от ветра в безбрежьи,
И от вечности синей зеркал.
Выше всех я вздымаюсь навстречу
К улетающим ввысь облакам
И к алмазному звездному вечу,
Хоть оно безразлично к волнам.
И хотелось бы мне Афродиту
На жемчужнице дивной нести:
Кто дороже ее эремиту
На безбрежном лазурном пути?
Но встречают меня лишь сирены
Рыбохвостые с песней у скал,
Наряженные в облако пены,
И тритонов манит их кимвал.
Я всё выше, всё выше взношуся,
Чтоб достать до сверкающих звезд,
Но как облако лишь опущуся,
Чтоб упасть на пигмеев погост.
25 марта 1953

АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАМЕТКА (Из письма к Ринальдо Кюфферле)

Я родился 8­го октября 1879 года в устьях Днестра, в швейцарско­швабской колонии Шабо, вблизи Одессы, и моя жизнь до 25­ти лет протекает на фоне черноморской степи, отражение которой преобладает во всем моем творчестве.

Детство мое не было счастливым: это целый ряд болезней и смертей. Страшный бич того времени, чахотка, постоянно витает над нашим домиком.

К этому времени относится длинный ряд необычайно живых воспоминаний, изображенных мною впоследствии в «Картинках детства». По многим причинам, как все мои произведения, так и эти «Картинки» до сих пор не изданы. «Космические мелодии» являются первой напечатанной антологией моих стихов.

Я рано потерял родителей и со школьной скамьи постоянно находился перед лицом Смерти, спутницы всей моей юности. Родные отправили меня в деревню, где я познакомился с жизнью крестьян и с народной речью. Потом, увлекшись толстовством, я приобрел хутор на Днепре, где старался пустить корни, несмотря на то, что меня тянуло в Грецию и Италию, о которых имел смутное представление по Гёте, Платену и Гёльдерлину.

Жизнь в деревне не помогла моему здоровью.

В начале русско­японской войны я отправился умирать в Италию, сперва в Палермо, потом в Рим, где, несмотря на постоянное лихорадочное состояние, глубоко почувствовал поэзию веков.

Но тоска по родине была еще сильна во мне и я возвратился в Одессу, где пережил революцию 1905­го года и чудовищный погром, который произвел на меня такое ужасное впечатление, что я на Рождестве того же года снова покинул Россию и провел зиму в Сиракузах и Палермо. Здоровье мое всё ухудшалось, и я решился идти пешком в Париж, чтобы либо погибнуть, либо выздороветь. Я выполнил этот безумный замысел раннею весной 1906 года. Напряжение было огромное, я часто не был в состоянии по вечерам доплестись до какой­либо деревушки и спал где придется, зарывшись в сено или листья. Но чем дальше, тем я становился бодрее. Поздней осенью я добрался до Парижа почти исцелившимся и ушел в столичную жизнь с головой. Меня тогда еще интересовала русская партийная жизнь, и я познакомился с «потемкинцами» и со многими будущими «героями» революции 1918 года.