Она стояла у окошка,Внизу пустынная дорожка:По ней явиться должен сын.Солдат немецкий лишь одинИз-за угла глядит в окошко.Ей жутко от него немножко,Она спускает жалюзи...От страха мысли не в связи...Но немец заприметил руку,Поднял невиданную штуку...Пальнул. Попал. Как спелый плод,Распался череп, за народВ стольких страдавший госпиталях,При жизни кровяных деталях.Усталый разлетелся мозг,Как одуванчики в мороз.Профессор-муж собрал осколкиИ мозг разбрызганный... ИголкиУпотребил, кривой ланцет,И страшной раны словно нет.Запахло сулемой, карболкой...И мертвая лежит уж пчелкойПреставившейся на столеПод образами в уголке.Два сына пали на колени,Бледнее полуночной тени,Недоуменные, без слез.Букеты появились роз.Неумолимые мортирыГромят соседние квартиры,За окнами бои вокруг.Молчанье в комнате. Испуг.Зачем всё это? Правый Боже!Вопрос является всё тот же.Увы! наверное, сам БогОтветить на него б не смог.
II
Неумолимые мортирыГромят соседние квартиры.Под мусором тела лежат,И хоронить их не спешат.Стоит кокон людской в гостинойМеж мебелью дедов старинной,А рядом жизнь, совсем как смерть,Как запечатанный конвертС всеобщим смертным приговоромИ строгим каждодневным взором:Пьют кофе, суп едят пустойИ шепчутся весь день с тоской.Бегут от бомб шипящих в погреб,Предательской внимают кобре,И гроб тогда один стоит,Как мертвый в келье эремит.Как восковые изваяньяВ паноптикуме, без сознаньяПрофессор-муж и сыновьяНа страшной грани бытия.Без сожаленья, без проклятий:Механика дневных занятийИ в бездну устремленный взорДа небу синему укор.По временам, склонясь у гроба,Как три убогие микроба,Они словами литанийБоролись с голосом стихий.И это продолжалось сорокНочей кошмарных, целых сорок,Пока зарыли прах в земле, –И стало пусто в уголке,Так пусто, что хотелось сноваСебе мучения такогоИ матери, хотя б в гробу,С кровавой раною на лбу.