Stolen Child

Клара вздрогнула от неожиданности, но не сдвинулась с места. Так и должно было быть, чтобы всё получилось. Именно в агонии проявлялся гений Доктора. В критический момент ему нужно было просто дать время подумать. Он что-то непременно предпримет, найдёт способ, выкрутится, рискнёт… Капля адреналина, щепотка ярости, нотка паники — это всё он. Безумный коктейль интеллекта и темперамента. Почти идеальный мужчина, подумала Клара.

Пока она размышляла об этом, Доктор начал возиться с плоским прибором в своих руках. Он торопливо откручивал мелкие винтики, соединял провода, пытался подпаять детали отвёрткой. Клара заинтересовалась этим.

— Ты что-то придумал? — спросила она, подходя к нему сзади.

— Да, — согласился он, не оборачиваясь. — Я пытаюсь создать модель исповедального диска. В прошлый раз я именно так попал на Галлифрей: механизм работал как телепорт. Теперь мне нужно только воссоздать его.

— Отлично, тогда я соберу то, что нам может понадобиться, — с воодушевлением заявила Клара и уже бросилась было в комнаты, когда её догнал голос Доктора.

— Я отправлюсь туда один.

Она чуть было не оступилась на лестнице.

— Прости, что? — Клара развернулась на каблуках и вскинула брови в удивлении.

Доктор не торопился встретиться с ней взглядом. Он всё ещё подклёпывал контакты, скривившись от напряжения, будто вокруг ничего не происходило. Вероятно, так он пытался оттянуть начало шторма по имени Клара Освальд.

Она просто выбила у него из рук модель исповедального диска и гневно посмотрела на него. Мелкие детальки рассыпались по полу у их ног.

— Что ты делаешь? — вскрикнул Доктор, последив за его траекторией. — Это был наш шанс!

— Не такой ценой.

Клара решительно смотрела ему в глаза, и в этом взгляде абсолютно ясно читалось одно: она ему не позволит этого сделать. Одна только мысль о том, что Доктор собрался снова заточить себя в этот жуткий прибор на чёрт знает сколько лет, вызывала у неё мурашки. А если у него не получится? Если ему не удастся создать проход и он застрянет в своём вечном кошмаре? И что всё это время делать ей?

Они могли бы спорить бесконечно, но оба были вымотаны за последние дни. Раньше это непременно вылилось бы в глобальную ссору: обвинения, аргументы, взрывные эмоции. Сколько раз они всё это проходили… И тем не менее Доктор предпринял робкую попытку её образумить.

— Я не могу рисковать тобой, — сказал он, стиснув зубы. — У меня есть некое генетическое преимущество, и я могу выдержать физически больше тебя…

— Ты не понимаешь, — перебила его Клара.

В её огромных глазах, раздувшихся от наступающих слёз, было что-то пугающее. Что-то, что должно было подсказать Доктору, что надо остановиться и просто приняться за поиск другого варианта. Но он не разглядел этого, не заметил в её взгляде той болезненной остроты, твердившей «я не могу иначе». Доктор не уловил подтекст, и это его немного разозлило.

— Я не понимаю? — хмыкнул он. — Ты смеёшься надо мной?

Схватив его за руку, Клара потянула его к себе.

— Он — мой сын! Я не могу сидеть, сложа руки, — всхлипнула она, позволив первому приступу истерики завладеть ею.

Бороться с эмоциями было уже невыносимо. Она устала, она так устала. Плескавшееся в ней отчаяние на короткий миг приняло иную форму: когда ей пришлось быть внимательной и вовлечённой, она могла подавить свой эмоциональный фон. Но теперь Доктор хотел её снова оставить наедине со своей бедой, разрешив только ждать новостей. Что могло быть хуже? Для такого человека, как Клара, бездействие было самым жестоким и невыносимым наказанием.

Доктор тяжело вздохнул и стёр большими пальцами слёзы с её щёк.

— Он — наш сын, — исправил он и обнял за плечи. — Если бы я мог что-то сделать, Клара. Если бы я только мог…

Словно опомнившись, Доктор отстранил от себя Клару и взял её лицо в свои ладони. Молча глядя ей в глаза, он наконец увидел то, до чего всё это время не мог дотянуться. Маленький взрыв, рождение новой звезды, смерть чёрной дыры. Вот он — тот момент истины, просиявший перед ним, когда больше нет никаких вариантов. Отчаяние дошло до точки: теперь он точно знал, что он может сделать.

***

Старый гончар неспешно шёл по улице. Торговый день был неудачным: покупателей почти не было из-за затянувшегося сезона дождей. Лишь к концу дня распогодилось и небо приобрело свой привычный жгуче-оранжевый оттенок. Но это не спасло торговлю — гончар возвращался домой с несколькими серебряными монетами в кармане.

Его лицо было угрюмым: грозные брови венчали высокий лоб, воспалённые веки прикрывали большие холодные глаза. Виной тому была не только скудная выручка — гончар всегда выглядел излишне строгим. Умудрённый годами, он говорил мало, редко смотрел покупателям в глаза, но не склонялся перед ними. В отличие от других торговцев гончар никогда не торговался, будто бы не был заинтересован в повышении цены. Кто-то считал его простачком, недотёпой, а кто-то напротив удивлялся его горделивому делу. Хозяин рынка не имел к нему претензий и даже отчего-то не повышал стоимость ренты. Как это ему удавалось? Словом, для всех старый гончар оставался загадкой.