«Столетья не сотрут...»

Чудесно и необыкновенно реально! — комментирует критик. — Так реально, что такового грубого реализма не обнаружит сам народ в своих безыскусственных песнях; на подобный антихудожественный реализм способны только искусственные поэты, преследующие различные протестующие тенденции и усвоившие себе традиционные воззрения на дикость и зверское самоуправство мужей в русской семье". Чуть позже в газете "Русский мир" (1874. № 57) к нему присоединился Авсеенко, глумливо комментировавший "Крестьянку" эпизод за эпизодом и, в частности, приглашавший "полюбоваться" этой же песней. Но, как отмечено в комментариях к III тому Полного собрания сочинений (1949) и к V тому последнего Академического собрания (1982), в собрании Соболевского есть 14 вариантов этой песни, а Некрасов воспользовался вариантом, напечатанным в "Современнике" в статье В. Александрова (1864. № 7). Аналогичная ошибка вышла у Авсеенко и с поговоркой о ржи и пшенице: "Все это, — самоуверенно пишет критик, — придумал для мужичков поэт: самим крестьянам такой вздор в голову не полезет". Между тем эту пословицу можно найти в сборнике В. Даля (М., 1862, с. 476). "Бессмысленной" объявлена в той же статье пословица "Рабочий конь солому ест, а пустопляс овес", тоже имеющаяся в сборнике Даля (с. 39).

Среди подобных обвинений следует назвать и замечание П. Павлова (Гражданин. 1874. № 10): "Муза на миг отошла от поэта, и как будто в этот миг поэт дает умирающему старику сказать <…> прескверные и препошлые слова…:

А бабам на Руси
Три петли: шелку белого,
Вторая шелку красного,
А третья шелку черного.
Любую выбирай!.."

"Прескверные и препошлые слова" имеют, как установлено исследователями, фольклорный источник[309].

Спор о народности поэмы — подлинной или мнимой— это спор о Некрасове–поэте. Победил ли он на своем пути к созданию новой поэзии или проиграл? Для враждебной поэту критики популярность стихов Некрасова— свидетельство упадка поэзии, а его новаторство— псевдонародность. Интересно, что никто из сочувствующих Некрасову современников не показал (а это можно было сделать неопровержимо) заведомую ложность обвинений поэта в подделке под народность, никто не смог осознать значения фольклорных элементов в поэме "Кому на Руси жить хорошо" и в творчестве Некрасова в целом. Это было сделано уже в XX веке — Брюсовым, Чуковским, Тыняновым, Эйхенбаумом.

4. ПОЭТ И ЧИТАТЕЛЬ

И песнь моя бесследно пролетела…

"Умру я скоро…", 1867

Я умру — моя померкнет слава…

"3[и]не", 1876

Успех стихов Некрасова в его "непоэтическое" время признавался всеми (почти) его современниками. Это требовало осмысления. Враги поэта объясняли популярность Некрасова так: "Успех г. Некрасова в публике выражает собою успех известных начал, которым поэт служит, и наглядным образом определяет нынешний умственный и художественный уровень большинства читающей массы"[310]. "Известные начала" на языке Авсеенко (его мы только что процитировали) — это идеи петербургской журналистики, вдохновлявшие в те годы русскую интеллигенцию. Так думал не только Авсеенко. Страхов: "…он как раз пришелся по вкусу тому обществу, которое гордится своей образованностью, весьма жалеет мужика, но в то же время чуждается народного духа". Количество изданий, считает Страхов, — сомнительный показатель: "…обилие читающих может быть только внешним успехом, только доказывать, что книга угодила толпе…"[311] С направлением (взятым расчетливо, неискренне) связывали успех Некрасова и его бывшие сотрудники М. Антонович и Ю. Жуковский.

Иначе понимал дело критик "Новостей". Он отказывается связывать успех Некрасова с тенденцией: "Кто ныне из наших стихотворцев не тенденциозен? Минаев тенденциозен, Буренин тенденциозен, Омулевский тенденциозен, Плещеев тенденциозен… Они даже, пожалуй, будут тенденциознее Некрасова.<…>Отчего же, спрашивается, эти тенденциозные поэты не имеют успеха такого, какой приобрел г. Некрасов? Просто по недостатку таланта…"[312] Вполне возможно, что И. Кущевский (это его заметку мы только что цитировали), близкий в 1870—1872 годах к редакции "Отечественных записок", слышал от Некрасова что‑то вроде сказанного поэтом П. Ковалевскому: "Нынче только ленивый пишет без направления, а вот чтобы с дарованием, так не слыхать что‑то…"[313]