Столетняя война

В действительности Иоанн Бесстрашный вышел из борьбы еще более влиятельным и могущественным, чем ранее. Чуть позже он выразил беспокойство английской угрозой, которую сам же и спровоцировал, и решил готовиться к войне, ставшей уже вероятной, а то и неизбежной. Чтобы получить необходимые субсидии и завершить чистку, проводимую с 1411 г., он инспирировал решение о созыве Штатов Лангедойля, к которым не обращались уже больше тридцати лет. Он рассчитывал, что подавляющее большинство представителей трех сословий одобрит его политику. Униженные принцы не посмели явиться лично, ожидая развития событий вдалеке от Парижа. Депутатов от провинций, поскольку дороги были небезопасны, оказалось немного. Так что герцог Бургундский и его парижские союзники могли чувствовать себя хозяевами. Никто не догадывался, что пошли последние месяцы диктатуры Иоанна, длившейся уже почти четыре года. С самого начала сессии, открывшейся 30 января 1413 г., стало очевидным, что Штаты не хотят и слышать ни о какой субсидии, потому что столь долгожданные реформы так и не проведены. Вслед за первыми туманными жалобами ораторов были выдвинуты четкие планы, существенные требования; кармелит[108] Эсташ де Павийи перечислил десятка три взяточников, призвал к массовым увольнениям и конфискациям, прибыль от которых позволила бы содержать целую армию. После месяца прений королевское правительство вынуждено было уступить нажиму своих критиков; 24 февраля оно отстранило всех финансовых чиновников и назначило комиссию по расследованию из двенадцати человек (в том числе Пьера Кошона), которой было поручено выработать предложения по санкциям и подготовить реформы. Пока она медленно работала, сторонники принцев, чья жизнь и имущество оказались под угрозой, объединились. Их было еще много в окружении королевы, оказывавшей бесстыдную благосклонность своему брату Людвигу Баварскому, и во дворце дофина Людовика Гиенского, куда стали часто приглашать энергичного Пьера дез Эссара, бывшего прево Парижа, впавшего в немилость у герцога Бургундского. Были высланы гонцы, чтобы подключить к заговору принцев орлеанской партии, добровольно удалившихся в свои апанажи. Иоанн Бесстрашный спровоцировал против них мятеж. 27 апреля горожане, возглавляемые грозным мясником Симоном Кабошем, восстали, осадили Бастилию, вытащив оттуда Пьера дез Эссара, заняли дворец дофина и захватили его фаворитов, всем городом перебили ненавистных арманьяков. Четыре недели смута следовала за смутой. Почти каждый день во дворец Сен-Поль врывалась толпа, домогаясь от запуганного короля новых жертв, требуя указа о реформах. Ей спешно пошли навстречу. Потребовалось целых два дня, 26 и 27 мая, чтобы прочесть перед всем парламентом текст великого ордонанса из 259 статей, оставшегося в истории под презрительным прозвищем «кабошьенского».

Опять-таки, в этом документе, хоть и созданном под давлением повстанцев, ничего революционного нет. Речь шла только о реформировании администрации, сокращении штата ведомств, призывах к экономии, пресечении злоупотреблений, сбалансировании бюджета. Его составители в основном переписывали, расширяли и систематизировали прежние тексты, остававшиеся мертвой буквой или ставшие недействительными после падения «мармузетов». Но все-таки некоторые оригинальные черты стоит отметить, чтобы можно было оценить рост влияния, оказываемого на страну администрацией монархии. Вина возлагалась не на самих королевских чиновников, а на дурное руководство ими. Знать в 1315 г.[109] роптала против королевских институтов. Кабошьенская оппозиция желала лишь улучшить их работу, не требуя иного контроля над ними, кроме как со стороны самих функционеров. О Штатах больше не было и речи — они отрекались от всяких амбиций в пользу чиновников. Уже не говорилось, как в 1356 г., о взятии под опеку неимущей королевской власти, а тем более, как часто по ошибке пишут, о даровании королевству «конституции». Такое усиление симпатий к монархическому абсолютизму стало следствием английской войны, показавшей необходимость сильной и эффективной власти.