Столетняя война

Старый борец Реньо Шартрский, архиепископ, миропомазавший Карла VII в мрачные времена, когда буржский король едва выходил из состояния безысходности, связанного с его несчастьем, уже не мог увидеть проблески почетного мира. Канцлер Реньо Шартрский умер 4 апреля 1444 г. в самом Туре, куда приехал, чтобы обсудить с королем начинавшиеся переговоры. Его оплакивали. «Он был достойным человеком».

В ходе торжественной церемонии в Монтиль-ле-Тур Саффолк передал Карлу VII жалованные грамоты Генриха VI, которые были прежде всего верительными грамотами. Это был и политический жест. О «том, кто именует себя королем Франции», уже не говорилось. Ланкастер писал своему «дражайшему французскому дяде». Корона более не ставилась под сомнение.

Глава XIX Карл Победоносный

Национальная война

Карл VII не стал дожидаться Турского перемирия, чтобы начать реорганизацию королевства. Конечно, административные структуры худо-бедно устояли и не развалились, но, пережив кризис, отчасти утратили свою эффективность. Репутация тех реформ, которые начал Карл V и к которым перед 1413 г. вернулось реформаторское движение, была, хоть и непреднамеренно, подорвана эксцессами парижской улицы. С тех пор как Карл VII осуществил подобие восхождения на престол после подписания договора в Труа, он жил одним днем, не осмеливаясь планировать на далекое будущее ни малейших действий.

С 1435 г. врагами стали англичане и только они. Конфликт принял национальную окраску, и власть монарха из него могла выйти окрепшей. Уходило в прошлое то время, когда в числе врагов Валуа — так же как и Плантагенета, удаленного с французского трона, потому что бароны желали видеть королем «уроженца королевства», — были герцог Бретонский, король Наваррский, который для многих был графом д'Эврё, герцог Бургундский и, наконец, герцог Бурбонский. Врага уже не звали Плантагенет, Аркур и Грайи, Марсель и Ле Кок, Кошон и л'Иль-Адам. В 1444 г. его звали Ланкастер, Талбот, Сомерсет.

В январе 1437 г., меньше чем через год после вступления Ришмона в Париж, парламент — в котором заседало немало бургундцев — рассмотрел злополучное обязательство вступить в брак, которое дали солдат Талбота и дочь бюргера с улицы Сент-Антуан. Девушка хотела последовать за своим женихом, клянясь, что она никогда в жизни не согласится выйти за другого. Родители, не слишком гордясь таким проявлением былой широты взглядов, которую в обществе уже начинали считать коллаборационизмом, возражали против этих планов. Парламент рассудил, что означенная Жаннетта не вправе уехать со своим женихом и «стать англичанкой», пока не закончится война.

Современники Жоффруа д'Аркура оценили бы подобную ситуацию иначе. Во времена Талбота «англичанин» уже противопоставлялся «французу». Выходя замуж за англичанина, становишься англичанкой.

Говорили, что Жаннетту надо арестовать; она держалась спокойно. Дениза Ле Верра не могла вести себя так же: она была матерью четырех детей, а их отец оказался в Руане. Это был луккский купец Жак Бернардини, делец, слишком тесно связанный с английскими деловыми кругами и с торговлей с Лондоном, чтобы не уйти вместе с оккупантами. Едва обосновавшись в Руане, Бернардини вызвал Денизу, которая без труда добыла себе разрешение на выезд. Об этом прознали в Шатле. Имущество супругов конфисковали, прежде всего имущество Денизы Ле Верра, которая была дочерью нотабля.

Тщетно адвокат семьи доказывал в суде, что мать не может оставить супруга и детей: так и животное не поступит. Парламент рассудил, что долг подданного выше долга матери. Кстати, Дениза только усугубила свое положение тем, что имела четверых детей от человека, отныне считавшегося англичанином: она произвела на свет еще четырех англичан, в будущем четверых английских податных. По общему мнению, во время войны не следовало рожать новых англичан.

Прежним феодальным конфликтам, как и обычным играм принцев, бюргеры и дочери бюргеров оставались чужды. В том конфликте, который принял облик столкновения двух наций, нейтралитета быть уже не могло. По другому поводу королевский прокурор скажет:

Всякий должен и обязан попечением и защитой стране, где он проживает, и этот долг важнее, чем долг перед родителями.

Таким образом, выступать в качестве владыки королевства и обладателя короны Людовика Святого Карл VII начал, должным образом воссоздав, благодаря стечению благоприятных обстоятельств, политический аппарат монархии. Он пользовался любой возможностью, и тот, кого в беррийском изгнании знали как человека безвольного и скептичного, в 1440-е годы вдруг стал вдохновителем создания множества новых форм, которые расширяли возможности для проведения королевской политики во всех сферах.