Столетняя война (ЛП)

Лучники стояли неплотно: колья не образовывали тесной линии, а неровными рядами торчали на пространстве размером с ту рыночную площадь, где Генрих жег и вешал лоллардов. Между любыми соседними кольями оставалось место шириной в пару шагов — достаточно для пешего, но всаднику не повернуться. Ряды лучников тянулись широкой полосой, задние стрелки не видели врага из-за спин передних, но все понимали, что видеть врага не обязательно: попасть во французов, отстоящих на двести шагов, можно только стреляя высоко в воздух. Хук, оказавшийся в первом ряду, заметил Томаса Перрила, который вколачивал кол в нескольких шагах за ним. Сэр Мартин не появлялся. При мысли о том, что священник мог остаться в лагере, Хука передернуло, однако беспокоиться о Мелисанде времени не было: Том Эвелголд уже выкрикивал лучникам приказ повернуться к французам.

Хук подумал было, что те решили наступать, но враг по-прежнему не двигался с места. В центре длинным плотным строем стояли спешенные латники в ярких накидках поверх отполированных доспехов, на флангах теснились два войска конных рыцарей с копьями. Шелковые флаги ярко выделялись на фоне серого неба. В самом центре войска, где знамена теснились гуще, ветер развевал орифламму, неотступно напоминающую англичанам, что пощады не будет.

Тщетно пытаясь найти среди французов мессира де Ланфереля, Хук разглядел оружие. Мечи, копья, алебарды, боевые топоры, боевые молоты — некоторые с острым концом в виде соколиного клюва, булавы — простые и с шипами… Вновь свело живот. Прикрыв на миг глаза, Ник вознес страстную молитву к святому Криспиниану, затем наложил на цевье стрелу с широкими лезвиями и пошире уперся босыми ступнями в скользкую землю.

— Господи Иисусе, — выдохнул Томас Скарлет.

— Боже, — прошептал Уилл из Дейла.

Сэр Томас Эрпингем, с развевающимися на ветру седыми волосами, выехал вперед английского войска на небольшом коне, опасливо ступавшем по липкой грязи. Позади него остался строй латников — девять сотен воинов, выстроенных в четыре шеренги. В центре стоял король в начищенных до блеска латах и в драгоценной короне поверх боевого шлема. Сэр Томас, одетый в зеленый налатник с крестом святого Георгия, повернул коня лицом к английскому войску и несколько мгновений помедлил.

— Не оставь меня, — вслух воззвал Хук к святому Криспиниану, отчаянно желая услышать ответ, но Криспиниан молчал.

— Целься! — вполголоса приказал Томас Эвелголд.

Хук вскинул цевье и натянул пеньковую тетиву до правого уха, чувствуя напряженную мощь согнутого древка. Он целился в коня какого-то француза, оказавшегося напротив. Впрочем, Ник понимал, что стрела может угодить в выбранную цель лишь по большому везению: окажись француз на полсотни шагов ближе, сомневаться бы не пришлось, а на предельном расстоянии будет удачей, если стрела отклонится всего на четыре-пять футов. Правая рука, держащая струну натянутой, чуть дрогнула.

Пять тысяч лучников натянули луки одновременно, наставив во врага пять тысяч стрел.

Над лесами Трамкура вихрем темного дыма взвилась стая скворцов и, прошелестев крыльями, исчезла так же внезапно, как появилась. Французы в строю опустили забрала, теперь вместо лиц Хук видел лишь безликую сталь.

— Господи, помоги, — прошептал кто-то из лучников, увидев, как сэр Томас поднимается на стременах.

Сэр Томас Эрпингем высоко подбросил зеленый жезл, и тот перевернулся в воздухе, блеснув золотым навершием на фоне пасмурного неба.

— Готовсь! — крикнул сэр Томас в нависшей над Азенкурским полем тишине. — Стреляй!

Жезл упал.

Хук отпустил тетиву.

Стрелы взмыли в небо.

* * *

Сначала зазвенела тетива: пять тысяч пеньковых струн, натянутых на ясеневые луки, зазвучали разом, словно аккорд дьявольской арфы. Затем прошелестели стрелы — как вздох ветра, скользнувшего по оперениям и стихшего, когда вихрь стрел взмыл в серое небо, будто стая скворцов. Хук, потянувшись за следующей стрелой, не мог отвести глаз от пяти тысяч стрел, которые двумя грозовыми тучами затмили небеса, на мгновение замерли в верхней точке — и неотвратимо устремились вниз.

В Пикардии настал Криспинов день.

На миг воцарилась тишина.

Затем стрелы посыпались на французский строй. Сталь грохотала по стали, как исполинский град, насланный самим дьяволом.

И тогда раздались первые вопли боли — раненый конь, в круп которого угодила стрела с широким наконечником, взвился на дыбы и рванулся вперед, вскинув в седле закованного в латы наездника. Другие кони устремились вслед, всадники взялись пришпоривать лошадей, и при виде атакующей конницы все французское войско разразилось криками:

— Сен-Дени! Монжуа!

— Святой Георгий! — взревел кто-то из англичан, и вся армия подхватила клич. — Святой Георгий!

Латники, дразня французов, трубили в охотничьи рога, шум перерос в гул, звуки труб взвивались до неба.

В которое летела вторая стрела Хука.

* * *