Здесь уместно будет сделать отступление и сообщить, что моральный недуг обычно поражает души чувствительные, подобные душе Беренгельда, и происходит это именно тогда, когда человек, достигнув вершины своих желаний, успевает на ней обосноваться. Являясь одним из самых богатых людей во Франции, Беренгельд в точности не знал размеров своих владений; ему было известно лишь, что под мудрым управлением они приносят дохода вдвое больше, чем любое иное поместье в стране. Хозяйство же его велось рукой твердой и мудрой, о которой можно только мечтать. Туллиус мог позволить себе любую прихоть; власть более не прельщала его; от любви он брал одни лишь удовольствия; слава немало способствовала его успеху в глазах прекрасного пола, и скоро легкие победы на поприще соблазнителя пресытили его. Наука о человеке не могла предложить нашему герою ничего нового — единственным неисчерпанным предметом оставалась химия, но для вдумчивых занятий ею у него не хватало времени. В подобных обстоятельствах жизнь человека, обладающего душой Беренгельда, превращалась в бесцветное существование, сравнимое с оперной декорацией, глядя на которую наметанный глаз видит только пружины и машинерию. Когда любопытство удовлетворено и стремиться более некуда, смерть видится счастьем, жизнь теряет свою притягательность, и могила кажется убежищем.
Смерть матушки усугубила его мрачное расположение духа; и вот в 18… году он убыл в Испанию с твердым намерением навсегда упокоиться в тамошней земле.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Отчаянная храбрость Беренгельда и его трогательная доброта, то есть недуги, обычно присущие душам чувствительным, снискали ему любовь солдат.
Смерть не желала распахнуть ему свои объятия: эта жестокосердая богиня, похожая на всех женщин сразу, отказывалась принять постоянно, с упорной настойчивостью предлагаемый ей дар.
Бонапарт находился в Испании и лично руководил всеми операциями. В одном из сражений, Ставшем для Беренгельда последним, генерал внезапно исполнился отвращением к войне и власти.
Испанцы, укрепившиеся на одной из гор, простреливали из двух удачно размещенных батарей единственный доступный для подъема склон. Этот столь хорошо обороняемый бастион нарушал планы Бонапарта, желавшего довершить разгром врага и разбить его наголову. Сердце императора клокотало от ярости, видя подобное сопротивление; четыре раза разъяренные гренадеры из его гвардии делали попытку подняться на гору и все четыре раза были сметены ураганным огнем. Обескураженные, они вернулись, окончательно отказавшись от своих бесплодных попыток захватить высоту. Когда Беренгельд во главе корпуса польской кавалерии прибыл сообщить о поражении противника, раздраженный до крайности Бонапарт приказал своим доблестным офицерам следовать за ним и лично двинулся на приступ смертоносной горы, вышагивая впереди, словно на параде; разгневанное лицо его пылало.
— Я запрещаю вам произносить слово «невозможно», для моих гренадеров нет ничего невозможного, — сурово отчитал он командира, пытавшегося оправдаться за невыполнение приказа.
— Сир, — отвечал офицер, — прикажите, и мы вернемся на гору и все как один там погибнем!
— Вы даже этого не достойны!.. Я предоставлю эту честь моим полякам, они возьмут укрепление. Теперь дело за вами, Беренгельд!..
Любой недоброжелатель подумал бы, что Бонапарт решил избавиться от генерала, чей возвышенный ум раздражал его.
Повинуясь приказу императора, Беренгельд сделал знак своему отряду и галопом помчался по склону горы; с двадцатью солдатами он добрался до плато, порубил испанцев и захватил батарею. Остальные солдаты перекрывали противнику пути отступления.
Подвиг Беренгельда и его воинов произвел огромное впечатление на Бонапарта и его офицеров; когда же Беренгельд с остатками своего отряда вернулся к монарху доложить о выполнении приказа, тот уже нес в себе зародыш смертельной болезни, порожденной необычайным возбуждением, вызванным бесполезной гибелью храбрецов, бессмысленно принесенных в жертву честолюбию. Ибо вполне можно было окружить гору и, подвергнув испанцев длительной осаде, заставить их либо умереть от голода, либо сдаться на милость победителя. Однако подобные медлительные средства были не во вкусе того предприимчивого человека, в чьих руках находились бразды правления.
По причине болезни, определенной военными врачами как смертельная, Беренгельд и большая часть его дивизиона остались в этой местности. Удрученные воины горевали, услышав приговор врачей, с быстротой молнии разнесшийся по всему войску; солдаты оплакивали отца, офицеры доброго друга.
Еще до начала болезни генерал проявил интерес к некой юной испанке; опасно заболев, он по-прежнему продолжал расспрашивать о ней. Эта девушка жила в доме по соседству с особняком, где разместился генерал.