Читаем Столетов полностью

Французский ученый Дюбуа писал, что настоящая наука любит ютиться по чердакам. Можно усомниться в любви к чердакам, но то, что много гениальных открытий учеными прошлого действительно было сделано в ужасающей, нищей обстановке, — это, к сожалению, правда. Так работал Пастер, так работал Фарадей. У Менделеева, Бутлерова, Зинина также не было храмов науки, когда они совершали свои гениальные открытия. Но выражение Дюбуа создает впечатление, что для того, чтобы сделать хорошую работу, не нужно иметь богатых лабораторий, а вот это уже неверно. Правильно было бы сказать, что настоящий ученый даже и в плохой лаборатории сумеет работать.

Советским физикам, в распоряжении которых есть лаборатории, оснащенные всем, что может дать современное точное приборостроение, вероятно, было бы диким увидеть, как, в каких условиях работали ученые в прошлом, увидеть хотя бы то место, где был Лебедевым взвешен свет. Но, как говорится, некрасив изба углами — в этой маленькой, бедной лаборатории Лебедев встретился с таким творческим энтузиазмом, господствовавшим среди ее работников, нашел себе нового учителя со столь ясным умом, так понимающего дело ученого, что можно было примириться с теми неудобствами, которые имелись в лаборатории. А эта пресловутая занавеска — ведь она была повешена не затем, чтобы хоть несколько отгородиться от студентов. Студенты Лебедеву не мешали. Сам еще почти юноша, он любил этот деловой шум. Весело работалось ему под аккомпанемент молодых оживленных голосов. Занавеска была повешена для того, чтобы студенты не отвлекались от своей работы — ведь как интересно посмотреть на удивительные опыты, которые делает молодой ученый!

Щедро, не скупясь, не стараясь ничего приберечь для себя, отдавал Столетов идеи, планы, методы.

Но высокие научные проблемы проблемами, кроме них, существуют и такие неотвратимые прозаические вопросы — на какие средства жить: есть, пить, одеваться.

Столетов все время помнит о том, что Лебедев все еще сверхштатный лаборант, находится в нелепейшем положении человека, фамилии которого нет в ведомостях на выдачу жалованья, хотя она и присутствует в списке сотрудников лаборатории. Помнит и, всячески изловчаясь, исхлопатывает хоть какие-нибудь деньги для Лебедева, ходатайствует о внесении в смету факультета сумм на единовременное вознаграждение своего лаборанта.

Дела физико-математического факультета содержат немало свидетельств о таких ходатайствах. Вот запись в протоколе факультетского совета от 23 марта 1894 года: «На физмате решено ходатайствовать перед правлением об утверждении сметы на осеннее полугодие 1894 года и в том числе оплата ассистенту Лебедеву — 300 р. и об уплате за весеннее полугодие 1894 года — 300 р.». Через девять месяцев, 9 ноября 1894 года, еще запись: «Решено ходатайствовать перед правлением об утверждении сметы расходов на весеннее полугодие 1895 года и в том числе оплата ассистенту Лебедеву — 300 р.».

Точно такие же записи — варьируются только годы — повторяются в протоколах заседаний факультетского совета дважды в год регулярно — у Столетова хорошая память — все годы с 1892 года по 1896 год. Получить разрешение на единовременное вознаграждение — дело труднейшее, приходится пройти много инстанций: факультетский совет, правление университета — ректора, попечителя учебного округа, доходить до самого министра народного просвещения. Вот запись в протоколе факультетского совета от 4 февраля 1894 года:

«Доложено на заседании физмата отношение ректора № 185 от 24 января о разрешении министра выдать вознаграждение Лебедеву… согласно ходатайству факультета».

Столетов не пропускает ни одной возможности поддержать Лебедева. 25 января 1895 года в протоколах факультетского совета появляется запись: «На физмате решено ходатайствовать перед правлением о выплате Лебедеву с 1 января помесячно 800 руб. за замещение уехавшего за границу лаборанта Ульянина».

Столетов поистине по-отцовски думает об устройстве судьбы Лебедева. Вот выписка из протокола заседания факультетского совета от 15 ноября 1895 года: «Решение физмата по письменному заявлению Столетова о ходатайстве через ректора перед попечителем о целесообразности в будущем весеннем полугодии организовать для студентов отделения математических наук в форме рекомендуемого репетитория под именем «экспериментальные основы электромагнитной теории света» по 1 часу в неделю ряд демонстраций основных опытов по этому предмету, которые выражает готовность произвести лаборант П. Н. Лебедев, «получивший уже, — цитирует секретарь заявления Столетова, — почетную известность своими исследованиями в области герцовых волн».

Самое последнее дело, которое сделал в своей жизни Столетов, посвящено устройству судьбы Лебедева.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза