Столичный доктор. Том II

Когда Келер рассказывал о грядущей через неделю пробной партии грелок, он, наверное, кроме как о деньгах, ни о чем не думал. Выяснилось, что резиновое производство не так просто, как хотелось бы. Мои эскизные наброски, которых было достаточно для юриста, оказались совершенно непригодны для производственников. Нужны нормальные чертежи, к которым неплохо приложить технологию изготовления. Литьевые штамповочные формы, а их для крупной партии не один десяток понадобится, надо не только сделать, но и отполировать… Но самая большая засада — не это. Нет толкового материала для горловины и пробки. Вообще. Нигде в природе. Самое подходящее — эбонит, который начинает размягчаться в горячей воде. Хотя вроде есть более тугоплавкие виды, обещали поискать. Деревянные пробки — тоже не выход, будут гнить и разбухать. Делать из бронзы? Так это только для вип-моделей, сильно дороже получается. Перепробовали массу чего, но везде был затык. Но пусть об этом голова болит у производственников. Не может такого быть, чтобы в конце девятнадцатого века, в наше время торжества науки и прогресса, не нашлось пустяковой пробки!

Чирикова встретил, с супругой, нарядные, в гости идут куда-то. Директор подошел, спросил, нет ли каких распоряжений.

— Распоряжений нет. Анекдот вспомнил. У доктора засорились трубы. Он бегом к дворнику: давай, любезный, помогай. Никак не могу барин, видишь, на крестины иду, переоделся в выходное. Доктор обиделся, мол, когда тебе худо было, я всё отложил, пришел. Дворник вздохнул, пошел смотреть. Стоит в начищенных сапогах, белой рубахе. Вытащил из кармана порошок, высыпал, говорит: «Вот, наблюдайте теперь, если до утра легче не станет, вызывайте опять».

Давно я не видел Федора Ильича таким веселым. Ему пришлось даже платок достать из кармана, слезу вытереть.

Пока вызова не было, пошел в кабинет, почту посмотреть. Бесконечное занятие, натуральный сизифов труд! А ведь мне в основном попадает только меня касающееся, очень много Должиков фильтрует. Правда, Егор взял пару дней выходных, пообещав разобраться во всех завалах после. Но даже вчерашнюю кучу, в которой только адресованные лично мне письма, я еще не разбирал. Займусь, пока время есть.

И сразу прямо праздник: на самом верху кучи лежало письмо от Романовского — он своих отвез, возвращается назад. Вот и славно! Пора запускать проект «Сифилис». А то уже и вдова Бестужева из Киева вернулась, писала, что результат есть, но пока говорить рано — прошел только первый этап, нужны очередные процедуры. Но новых проявлений болезни нет и это радует. Впрочем, времени прошло мало. Посетить бы с визитом, да цейтнот. Написал записочку с пожеланиями всякого разного хорошего. Плюс много обещаний явиться. От обещал — никто не обнищал, правильно?

Главный вопрос был — где открывать больницу? Как ни странно, не от меня зависит. Согласится Дмитрий Леонидович на переезд — тогда в Москве. Нет — в Питере. Если он от Склифосовского уйдет, тот будет ругаться, и очень сильно. Но я переживу. Кстати, скоро ехать на второй этап операции Манассеину. Пока у него там всё тьфу-тьфу-тьфу, от дырки на брюшной стенке страдает, но умеренно. И аппетит появился. У меня веры в чудо нет, я таких пациентов видел много, полное выздоровление — не самый частый исход. Но пара лишних лет жизни, а то и больше — случается. Хотя нет сейчас ни химии, ни лучевой терапии. Что загадывать? Доживем — увидим.

И второе письмо — тоже в плюс пошло. Наконец-то нормальное коммерческое предложение по стрептоциду и зеленке. От бельгийцев. И единоразовый платеж неплохой, и роялти тоже относительно честные. Поставил пометку для секретаря, чтобы пригласил на переговоры.

Ого, нежданчик! Этот почерк я знаю. Один из двух самых знаменитых врачебных почерков в этой стране. И если Миша Булгаков еще, наверное, писать не умеет, то Антон Павлович Чехов — вполне. От классиков литературы посланий я еще не получал. Да и очно ни с кем не знаком.

Слегка трясущимися руками я вскрыл конверт и достал письмо. «Уважаемый Евгений Александрович», ну и дальше извинения за беспокойство, сдача источника (Николай Васильевич Склифосовский был столь любезен), просьба о приеме для обсуждения возможности лечения стрептоцидом.

Ох, дорогой мой Антон Павлович! Да я бы с радостью, причем совершенно даром, но… Ни стрептоцид, ни грядущий пенициллин проблему туберкулеза не решат никак. Микобактерия хитра и осторожна, чуть что — инкапсулируется, и ее даже кислота не берет в таком состоянии. А на антибиотики она и вовсе реагирует не очень. Нет у меня ни рифампицина, ни даже стрептомицина в планах. Не знаю я, как их делают и из чего. Может, после нас кто поумнее найдется.

Но встретиться надо. И я отложил письмо в сторону, намереваясь ответить в ближайшее время.

— На вызов, Евгений Александрович! — закричал с улицы в открытое окно мой фельдшер. Я слышал звонок бригады, но как-то пропустил мимо ушей.

— Далеко хоть?

— Петровский бульвар, дом Хатунцевой.

— Сейчас поедем.