Столичный доктор. Том IV

Я добавил огонька, призвал бороться с шарлатанами и пересмотреть систему здравоохранения в целом. К счастью, на баррикады не звал. Ума хватило. А ругать университетское начальство у нас не возбраняется. Но Павлу Алексеевичу это сильно не понравилось. Стоило мне произнести здравицу за новую медицину, поддержанную далеко не всеми, как ректор поспешил ко мне. Даже не дождался, когда можно будет претензии в более узком круге предъявить.

— Что вы себе позволяете, господин Баталов? — пока Некрасов до меня добрался, уже успел слегка взопреть и в капельках пота у него на лбу красиво преломлялся свет от ламп. — Думаете, вы настолько непогрешимы, что можете своей выходкой омрачить всем праздник? Это вместо благодарности за то, что университет для вас сделал?!

— А что он для меня сделал?! — я тоже перешел на повышенный тон — Дайте, припомню вашу помощь. Когда я лежал, прикованный к постели и не было денег даже на оплату жилья, вашими стараниями меня выперли с работы. Студенты и преподаватели сдавали кто сколько сможет, чтобы я мог купить себе еды. Вашей фамилии в том списке жертвователей не припомню. Как и фамилий кого-либо из администрации университета. Так что не стоит рассказывать о том, чего не было!

— Да как вы смеете?!

— Ваше сиятельство, — тихо и спокойно добавил я.

— Что?!

— При обращении ко мне надо добавлять «ваше сиятельство». Уведомление об обретении мной титула князя было отправлено в университет в надлежащем порядке. Или вам наплевать на волю Его Императорского величества?

Смешно потрясая бородой, Некрасов попятился прочь.

***

По дороге домой Славка воспел мне «осанну». Непосредственно в карете. Правил в этот раз сам Жиган, ожидавший окончания банкета, так что лишних ушей не было — Антонов не стеснялся прославлять меня в полный голос. Даже прохожие оборачивались. Особенно на перекрестках.

Сил все это комментировать уже не было, я первым выскочил наружу, стоило нам въехать во двор клиники.

— Слава, все завтра! Сегодня меня хватит только на то, чтобы принять ванну и лечь спать.

— Евгений Александрович, вы просто пророчествовали и жгли глаголом. В газетах! Я уверен, что все будет в утренних газетах.

А я вот в этом не был уверен. Просто потому, что в стране никто не отменял цензуру. А я замахнулся, хоть и на небольшой, но столп. Качнул, понимаешь, посконные медицинские скрепы...

В сон я провалился, будто в черный омут. И тут же вынырнул обратно. Разбудил меня жуткий крик, который очень быстро перешел в стоны. Накинув халат, я выскочил в коридор. В его конце, в северном крыле я увидел человека в брюках, сорочке, который почему-то полз вдоль стенки. Причем делал это весьма странно — на боку, какими-то дергаными движениями. Горела всего одна керосиновая лампа, едва разгоняя тьму. Я подбежал к нему, попутно поскользнувшись в какой-то луже и с трудом удержав равновесие.

— Что случилось?

Из соседней комнаты, выглянула одетая в белую ночнушку Авдотья. И тут же завизжала — мужчина на полу повернул голову, и мы увидели, что это Винокуров, который зажимает руками живот. След, который за ним тянулся, оказался кровью. И что еще бросилось в глаза — бледное лицо, скорчившееся в судороге.

— Александр Николаевич!? — я упал на колени перед Винокуровым, силой раскрыл руки. Три ножевых. Одним ударом вскрыли живот — вон видны кишки, которые зажимал доктор — и еще две раны в груди. Из них хлещет кровь.

— Перестань орать! — прикрикнул я на Авдотью. — Беги за помощью. Пусть возьмут врачебный чемодан.

Я попытался запихнуть платки — свой и Винокурова, который добыл у него из кармана брюк — в раны. Туда же отправилась порванная сорочка.

— Не смей умирать, Саша, слышишь!? Не смей!

На лестнице затопали несколько пар ног, Моровский подгонял своих спутников. Вот показались носилки, следом за ними фельдшер тащил амбушку. Все это совпало с каким-то сдавленным хрипом, который издал Винокуров. За этим последовали несколько судорог — и всё.

— Реанимация! — закричал я, и начал запрокидывать ему голову, открывая рот. — Сейчас, погоди, все здесь уже.

Кто-то наложил маску, начали дышать. Моровский встал на колени, чтобы качать сердце, но тут же остановился.

— Нет смысла. У него ранение в сердце. Пока полз сюда, кровью истек.

Я закрыл глаза Александра Николаевича, откинулся ко стене. Потрогал себя — весь в крови. Кто-то подал полотенце, еще одно. Вокруг плакали женщины, тихо переговаривались врачи. Потом по коридору затопали сапоги — это явилась полиция. Быстро они.

— Околоточный надзиратель Репин, — представился статный усатый полицейский, раздвигая толпу. — Кто тута главный?

— Я.

Новый какой-то полицейский, я с ним не знаком. Подняться удалось с трудом, по стеночке.

— Доктор Баталов, Евгений Александрович.

Мне почему-то вдруг стало неловко представляться в этой ситуации князем.

Репин быстро осмотрел труп, тяжело вздохнул:

— Зарезан. Значица, смертоубийство. Кто это?

— Врач нашей клиники Винокуров. Он тут проживал.

— И кто его первым обнаружил?

— Тоже я.

Попытка оттереться от крови ничего не дала — только больше размазал.

— Господин Баталов, я вынужден вас задержать до выяснения.