Столица беглых

— «Благовещенск», «биржа» и еще третье, странное. «Петарда».

— Он уверен в последнем слове?

— Божится, что они говорили про петарды. Не пойму только, какой в этом смысл. Фейерверк, что ли, хотят запустить наши абреки?

Лыков с трудом сохранил на лице нейтральное выражение:

— Петарды… Это ведь хлопушки?

— Да.

— Тоже не пойму. Но шут с ними. А вот про Благовещенск крайне интересно. Вы уже пытались выяснить, есть ли в городе биржа? Там идет большая торговля с китайцами. Может, это торговая биржа?

— А может, биржа извозчиков, — пожал плечами Аулин. — Я телеграфировал начальнику благовещенского сыскного отделения. Спросил, что у них там есть из жирного, тучного и вкусного. Достойного внимания такой хищной натуры, как Николай Соломонович Ононашвили.

— Ответ получили?

— Нет пока. Думает. Но ясно, что речь скорее всего идет о налете. Люди «иван иваныча» хотят взять в Благовещенске какую-то биржу. Вытащили для такого дела из норы самого Гоги Иосишвили. Это злодей крупного калибра, он зеленную лавку грабить не станет, ему подавай большой куш.

— А петарды тут при чем?

— Петарды, Алексей Николаевич, в этом деле главная загадка. Хотя…

Аулин схватил со стола бумаги и стал их перебирать.

— Вот! Во вчерашней сводке происшествий. С товарного двора пропал ящик с железнодорожными петардами. А? Не их ли упоминали абреки?

— Может быть, — согласился коллежский советник, досадуя про себя, что Аулин вспомнил сводку. Он бы предпочел, чтобы местные сыщики до последнего оставались в неведении.

Бернард Яковлевич тоже стал ходить по кабинету, повторяя на все лады три слова, подслушанные его осведом.

— Ну и что нам это дает? — сказал он, утомившись шагать. — Пока немного.

— Пока почти ничего, — поддел его Лыков. — Хлопушки, какая-то биржа — вполне может быть, что извозчиков, — и город Благовещенск, который не входит в вашу юрисдикцию.

— Придется ждать ответа оттуда.

— И продолжать подслушивать и подсматривать за трактиром Битарашвили.

— Само собой.

— Бернард Яковлевич, только ничего не говорите Бойчевскому. Пока. Известим его, когда придет время.

— Я ему и половины не рассказываю из того, что знаю. И здесь тоже промолчу.

На этом оба сыщика сошлись. Лыков выпил у коллеги чаю и удалился. Ему нужно было срочно принять решение.

Алексей Николаевич узнал важный факт. Экспроприация готовится в Благовещенске. Возможно, цель ее — какая-то биржа. Руководить нападением будет Иосишвили, для этого у него имеются подготовленные боевики. Им придется что-то взрывать мелинитом: или стену, или бронированную дверь. А для запугивания жертв приготовлены петарды.

Что же это за биржа? И как сообщить полученные сведения Азвестопуло? Лыков загримировался обывателем и отправился домой к Саблину.

Тот оказался на месте — стирал на кухне белье. Из комнаты слышался кашель.

— Авдотья? — спросил сыщик. — Как она?

— Плохо, и с каждым днем все хуже. Хоть бы господь прибрал ее поскорее, так измучилась, — вполголоса ответил артельщик.

— Азвестопуло в городе, — сообщил сыщик. — И Гоги тоже. Не знаешь, другие из его команды там остались или тоже прибыли в Иркутск?

— Все здесь, — огорошил его Саблин. — Пятерых я сегодня самолично привез с пристани.

— И где прячутся боевики?

— По четыре-пять человек в разных местах. Я знаю лишь одно, то, куда доставил своих.

— Где это?

— Меблированные комнаты «Эльдорадо» на Трапезниковской улице. Хозяин — Степка Котов, аферист.

— Иван Богданович, подумай вот над чем. Ононашвили готовит нападение в Благовещенске.

— Вот как… — пробормотал старик, откладывая стирку. — Точные сведения?

— Нет, но предположительно там. Налетят те самые ребята, которые в Илимске обучались стрельбе. Гоги купил шимозу, хочет что-то взрывать, возможно, дверь или стену. Или несгораемый шкаф. И когда главари говорили между собой, то упомянули какую-то биржу. Есть биржа в Благовещенске?

— Есть, — с ходу, без раздумий, ответил Саблин. — Золотая.

— Что значит золотая?

— А то и значит. Только она тайная, власти о ней не знают. Ну, местная полиция, конечно, в курсе, но ее купили.

— Расскажи все, что тебе известно, — потребовал сыщик.

— Этой лавочке уж скоро двадцать лет, — начал Саблин. — В начале октября все прииски закрываются, начинается сдача добытого золота в казну…

— Его все лето сдают, я периодически читаю в газете отчеты золотоплавильной лаборатории, — перебил его Алексей Николаевич.

— Сдают. Как с апреля начинается старательский сезон, так и сдают. Но в октябре подчищают сусеки. В лабораторию привозят со всей Восточной Сибири шлихтовое и лигатурное золото. Знаешь, в чем разница?

— Вроде бы шлихтовое — это не сплавленное, добытое промывкой. А лигатурное то, которое сплавили, но внутри остались примеси.

— Верно, — подтвердил Иван Богданович. — Лаборатория делает из того и из другого то, что, собственно, и является драгоценным металлом. Она очищает и спекает золото в слитки, отделяет серебро, платину. Видел их когда-нибудь, готовые клейменые слитки?

— Нет.

— Сильная картина! Казна покупает старательское золото по цене четыре рубля восемьдесят копеек за золотник…