Столица беглых

— Они в предместьях. По-тамошнему, в заимках. В девятьсот пятом году в Илимске произошел пожар, сгорело сразу шестьдесят шесть дворов. Обыватели опустили руки — такое бедствие, а денег, чтобы отстроиться, ни у кого нет. Тут и появился Ононашвили. Он предложил людям средства на обзаведение, но с условием. Пусть новые дома будут в выселках, а не в самом городе. И пусть в них живут постояльцы, а хозяева за ними ухаживают. Почти все согласились. Так Илимск стал притоном для беглых.

Основные клиенты живут в Суворкине, это на другом берегу речки Илим. Для них выстроены те самые хорошие дома, при каждом своя баня. Есть универсальный магазин, который снабжает ваш приятель Саблин. Выселок незаконный, в официальных бумагах не значится. Но что за хоромы, Алексей Николаевич! Постельное белье меняют через три дня. Никаких тараканов с клопами. Прислуга вежливая-превежливая. Сто рублей в месяц не жалко: и в Иркутске не потерялись бы эдакие номера.

Второй выселок называется Протасовка, он отделен от города одноименным ручьем. Строений в нем больше, а постояльцев — меньше. Господин Амеросов за этим тщательно следит. Место проходное, не как Суворкино, и прятать людей в нем сложнее.

— Амеросов — это становой пристав? — вспомнил коллежский советник. — Саблин говорил, что он внешностью похож больше на бандита, чем на полицейского.

— Так и есть. Харлампий Харлампиевич — очень хитрый мужчина, себе на уме. Не знаю, как они с Ононашвили соотносятся, но в Илимске пристав ведет себя словно хозяин. Без его ведома ничего не делается.

— Сколько номерантов живет в Суворкине и сколько в Протасовке?

Сергей задумался:

— Точно определить затрудняюсь. К примеру, бакинские татары квартируют все вместе. Сколь- ко их там, знает только шайтан. Десятка полтора-два. Мы называем туземную малину караван-сараем. А всего на обеих заимках я видел человек шестьдесят.

— Но где в деревне может укрыться такая прорва народу?

— Караван-сарай устроен в усадьбе Коморникова, помощника городового старосты. Двухэтажный домина, двор на десяток лошадей, огород. Там даже молельня есть для мусульман. И вообще… Вы себе представить не можете, что это за притон! Все для клиентов. В доме самого старосты, Панфилова, находится бордель. Четыре девки трудятся в поте лица. А урядник держит синематограф!

— Урядник с ними заодно?

— Разумеется, — пояснил «демон». — Как могло быть иначе? Вся верхушка в сговоре и хорошо на этом зарабатывает. Поляки — народ капризный, любят бросаться деньгами. Для них Саблин привозит даже французское шампанское. И вообще в санатории можно достать что угодно. Цены, правда, безбожные: бутылка пива — семьдесят пять копеек, водки — два рубля с полтиной, а за шустовский коньяк требуют червонец.

— Это сверх той сотни, что берется за проживание? Грабеж, грабеж!

— Да, сто целковых только за крышу над головой и за обычный стол, как в буфете средней руки. Но публика собралась калиброванная, кто попало сюда не суется, и многие желают развлечений сверх тарифа. Хотя все строго. За неделю до моего появления чиркнули латыша. Он задолжал за четыре месяца и не хотел платить. Вел себя беспардонно. Кричал: я самого полицмейстера стрельнул, теперь имею право у вас на дармовщину жить сколько захочу. И не боюсь никого, а если вы меня тронете, приедут мои товарищи и всех вас по лиственницам развесят. Зарезали дурака и прикопали, другим в назидание.

— Товарищи не приехали?

— Не приехали.

— Но все равно: убили постояльца, — удивился Лыков. — Как так? К ним же после такого побоятся обращаться.

— Не побоятся. Клиентам дали понять, что платежная дисциплина превыше всего. И все приняли. Там много политических, особенно националистов. У них денег больше, чем у фартовых: партии снабжают. Таким в номерах ничего не угрожает, и главные постояльцы именно они. Уголовные тоже в почете, но политики перевешивают. Да, в особой избе находится паспортный стол. Любой документ изготовят. Цены тоже кусаются: с меня за вечный паспорт с отметками просят полтыщи.

— А что ваша стрелковая команда? Я видел, как ты вышел из артиллерийского магазина вместе с Гоги Иосишвили. Это ведь он был?

— Верно. Команда существует, я стал там двадцатым. Моя роль — подрывник. Жили мы у Панфилова и действительно ходили каждый день в лес на учебные стрельбы. Прочие боевики сплошь все кавказцы: грузины, армяне, чечены и два черкеса. Я единственный грек.

— Самый главный вопрос, Сергей: что вы намереваетесь громить?

— Пока не знаю, — разочаровал шефа помощник. — Скрывают. А спрашивать я боюсь.

— Правильно делаешь. М-да…

Алексей Николаевич сцепил руки на затылке и откинулся на спинку стула.

— Все равно в голове не укладывается. Маленький городишко, все на виду. И набит беглыми. Всех мастей жулики; Иван Богданович говорил, есть даже китайцы.

— Есть, сам видел.

— Как устроители ловчатся скрывать всю эту приезжую публику?