Столица беглых

Франчук кинулся исполнять приказание. Алексей Николаевич увидел издали, что он взял пассажиров. Ну, дело сделано… Сергей в городе и вышел с артиллерийского склада. Осталось выяснить, где он остановился, и ждать помощника. Или самому его найти?

Коллежский советник перебрал в памяти утреннюю сводку происшествий. С товарного двора станции Иркутск пропал ящик с железнодорожными петардами. Он сначала не придал этому значения. Теперь сыщик вспомнил рассказ Сергея о знакомстве с «иван иванычем». Тот интересовался хлопушками, расспрашивал, как их можно использовать. Только что Серега Сапер вышел со склада с тяжелой корзиной. Он был не один. А спутник его кто таков? Так… Рост 2 аршина 7 вершков, корпусный, нос длинный с горбинкой, левая щека обожжена, походка косолапая… Да это же Гоги Иосишвили! Человек, который зарезал семимесячного ребенка. Стало быть, боевики из Илимска перебираются сюда. Обучение закончено. Осталось снарядить бомбу, и можно идти на дело.

Следующий час Лыков провел как на иголках. Он ждал надзирателя в буфете гостиницы «Амурское подворье». Франчук явился уже в обычном платье, сняв кафтан извозчика.

— Ну?

— Довез седоков до кухмистерской «Заря». Хозяин, некий Махарадзе, бандит, каких свет не видел.

— Мне надо там отобедать.

— Полноте, Алексей Николаевич. Вас уже приметили в городе как сыщика.

— А грим на что?

Коллежский советник загорелся. Разумнее было бы ждать Азвестопуло на явочной квартире. Сам придет и доложит. Но вдруг он под наблюдением и не сумеет отлучиться?

Внутренний рассудочный голос говорил сыщику: если Сергей под надзором, то к нему и в кухмистерской не подойдешь. Зачем рисковать? Но был и второй внутренний голос, безрассудный. И он шептал: а вдруг ты улучшишь момент?

В итоге к вечеру Алексей Николаевич входил в кухмистерскую. Он был в тужурке телеграфиста со споротыми петлицами. Лицо красное, как у сильно пьющего человека, глаза припухшие (пришлось кинуть туда песку), весь вид помятый, но с претензией.

Коллежский советник увидел своего помощника сразу. Тот сидел у окна с мужчиной средних лет, седовласым, заросшим живописной щетиной, и с серьгой в левом ухе. Мишка Глухов! Неуловимый налетчик, иркутский Робин Гуд. Рядом оказался свободный стол, и Лыков уселся с задиристым видом.

— Эй! — крикнул он половому. — Дай вкусной и чего-нибудь на язык положить.

Половой кивнул и убежал за стойку. Лыков прислушался. Азвестопуло громко рассказывал старый анекдот про полковника, который мечтал сделаться генералом. Долго ждал, а когда получил производство, так обрадовался, что нашил генеральские лампасы даже на подштанники. Вдруг «демон» сменил пластинку и заговорил про баб:

— А вот еще хочу сказать. Про них, окаянных. Бабы бывают двух фасонов: с фигурою и без. Лучше, конечно, чтобы с фигурой.

Мишка лениво согласился.

— Я одну такую знаю, Гертрудой зовут, — продолжил «демон». — Молочное хозяйство — во! Не вру, ей-ей.

— Немка? — уточнил налетчик. — Немки такие, у них это запросто. Только на рожу страшные.

— А эта ничего. Особенно в темноте! Поехали к ней? Она меня ждет… в ночь-полночь. Ей-ей.

Лыков понял, что Азвестопуло узнал начальника и сообщает ему, что в ноль часов будет у Перестай. Можно было уходить, не рисковать, но сыщику захотелось осмотреться. Однако у Сергея, видимо, было на этот счет другое мнение. Он вдруг сказал Глухову:

— А гляди, какой стрюк рядом сел. Давай ему карманы вывернем?

Алексей Николаевич затылком почувствовал, что Мишка тщательно изучает его. Через минуту маз сказал:

— Больно плечистый. Как бы он нам самим не вывернул.

— Да чего плечистый! Я таких одной левой!

— Заткнись, он нас слышит.

— Ну и пусть слышит, — нагло заявил «демон». — Чего этот гусь тут расселся? И руки у него трясутся. Не люблю телеграфистов, они мне раз в Одессе дундель начистили, ей-ей. Давай отомстим ему за тех. Прямо сей минут.

Лыков обернулся с испуганным видом, вскочил и быстро засеменил к двери.

— Эй, ты куда? Я ж пошутил.

Но коллежский советник не остановился. Сергей его выпроваживает, значит, так надо.

В полночь они встретились на явке. Гертруда Казимировна поставила самовар и вышла. Лыков не удержался и обнял помощника:

— Ну, привет. Рассказывай.

— Что за дыру вы мне нашли? — делано возмутился титулярный советник. — С Одессой не сравнить.

— Кончай зубоскалить. Выгнал меня из кухмистерской, водки испить не дал. Что случилось, почему ты здесь?

— Дозвольте уж с самого отъезда.

— Дозволяю.

Азвестопуло откашлялся на манер артиста и начал доклад:

— Илимск называется городом совершенно незаслуженно. Безо всякого зубоскальства. Правильнее было бы именовать его селом. Одна улица! На ней сто двадцать восемь дворов, я пересчитал. Есть Спасская церковь, убогая. Еще две стоят, но служба в них давно не идет — некому ходить. Остались от того времени, когда Илимск являлся настоящим городом. Но это было давно, в семнадцатом веке! От тех же затхлых времен уцелела часть деревянного острога, а именно две башни в четыре этажа каждая. Больше там смотреть нечего.

— А где номера для беглых?