Столица для поводыря

Паровоз резво тянул всего пару вагонов. Это летом здесь будет аншлаг, билеты станут заказывать дня за три, а составы вырастут раз в десять. Из жаркого, душного Петербурга обыватели потянутся на дачи к берегам прохладного моря. А сейчас, зимой, кроме двух гвардейских офицеров, возвращающихся из столицы к месту службы, и меня в салоне состава, никого больше не было.

Тридцать верст за полтора часа. И то ли кирпичи в тот раз раскалили перед закладкой в купе как следует, то ли оттепель свою лепту внесла, только, шагнув на высоченный перрон ранибомского вокзала, я даже пальто не стал застегивать. Так и к лихачу в пролетку уселся, понадеявшись, что легкий морозец не больше пяти или шести градусов не успеет выстудить вагонное тепло. Лучше бы пешком пошел. До обеда еще оставалось полно времени, а расстояние от вокзала, через мостик и мимо искусственного водопада, до охраняемых солдатами ворот в Нижний сад оказалось смешное.

Предъявил приглашение унтер-офицеру. Тот шлагбаум поднял, а провожатого не дал. Указал только направление на почему-то китайский павильон, торчащий над старыми липами. Я решил, это хороший знак. Раньше-то за мной в царских дворцах постоянно кто-то был приставлен присматривать.

Дорожки, ведущей прямо к дворцу, когда-то давно, как утверждал Герочка, принадлежавшему светлейшему князю Меншикову, я не нашел. Шел себе беззаботно вдоль ограды и причудливо выстриженных, запорошенных снегом кустов, выискивая поворот налево. И метров через сто или сто пятьдесят, едва дойдя до регулярного сада во французском стиле, подвергся нападению неизвестных злоумышленников.

Снежок попал в плечо. Незнакомая, раскрасневшаяся на холоде девчушка взвизгнула и скрылась в лабиринтах живой изгороди. Однако стоило мне отряхнуть снег с погона, как сзади показалась целая банда таких же барышень. Большинство снарядов пролетели мимо, но парочка все-таки разбились о спину и бедро.

– Что же вы, Герман! – хватая воздух ртом, проговорил по-французски, пробегая мимо, великий князь Владимир Александрович. – В атаку!

Я не стал спорить. Время у меня было, почему бы не развлечь скучающих, как я решил, фрейлин?

Тонкие перчатки сразу промокли. Парадные башмаки на тонкой подошве так и норовили уронить меня на скользких дорожках. С непривычки у меня быстро сбилось дыхание, и вскоре я уже так же пыхтел и задыхался, как младший брат наследника. Но было необычайно легко и весело. Коварные девушки устраивали засады по всем правилам: разделялись на несколько отрядов, нападали одновременно с двух сторон. Наша с Владимиром верхняя одежда вскоре оказалась полностью покрыта липким снегом.

Я забежал за плотную – таких в Сибири не бывает – елочку и присел, чтобы приготовить несколько снежков. Ну и дух перевести заодно. И тут же увидел крадущуюся вдоль аллеи барышню. Ту самую, что первой на меня напала. Замер, приподнимаясь с колена. Она была одна, без поддержки подруг, и, похоже, не догадывалась о моем присутствии.

Но и нападать со спины мне показалось нечестным. Или, быть может, хотелось разглядеть наконец ее лицо.

– Вот вы и попались, мадемуазель! – воскликнул я, когда между нами осталось не более трех шагов.

Она резко обернулась и вскинула на меня, как мне показалось, огромные карие глаза. Улыбнулась. Всего секунду колебалась, дожидаясь, что я кину в нее снегом, а потом легко подошла и забрала один из моих снарядов. Слишком большой, впрочем, для ее маленьких ладоней.

– Вы настоящий рыцарь, сударь. – Ее французский звучал как-то странно. Без яркого акцента – избави боже, столичные аристократы не могли себе этого позволить, – а чудно как-то, иначе.

– К вашим услугам, прекрасная разбойница, – поклонился я, чувствуя, как бешено колотится сердце.

– Почему же вы не кинули? Вы ведь с Валёдей и так проигрываете эту битву.

Вот снова! Она снова странно переиначила имя царевича.

– Это судьба, мадемуазель. Рыцари всегда проигрывают прекрасным воительницам. В этом нет ничего необычного.

– Значит ли это, что вы просите у меня пощады и сдаетесь на милость победителя?

– Вне всяких сомнений, моя госпожа.

– Вы ведь немец? Мне верно сказали?

Отчего-то мне стало неуютно после этого вопроса. Какая-то мысль крутилась в голове, а поймать ее никак не удавалось. Какая-то неприятная, неудобная мыслишка.

– Верно, мадемуазель.

– Отчего-то победа над немцем ничуть не более приятна, чем над русским, – разочарованно выговорила незнакомка.

– Быть может, сударыня, – решился сумничать я, – это оттого, что в империи очень трудно не стать ее частью? Мои предки прибыли в Россию сотню лет назад, но уже прадед стал считать себя таким же русским, как и все вокруг.

– Вы полагаете, месье? Впрочем – пожалуй. Это бы все объяснило.

– Что-то, о чем я не знаю, прекрасная победительница?

– Ну конечно, – бросив снежок и сложив озябшие руки на животе, менторским тоном заявила семнадцатилетняя девчушка с огромными карими глазами. – Вы же не Господь, чтобы знать все.