Столица

Подобных примеров было множество. Один из богатейших людей Нью-Йорка, чудовищный развратник, имел одновременно по нескольку любовниц. Он посылал им чеки, и эти женщины пользовались ими, чтобы его же шантажировать. Его молоденькую жену мать только тем и принудила к браку с ним, что на двадцать четыре часа заперла ее в темный чулан. Общеизвестна была очаровательная история, как, уехав однажды с дипломатическим поручением за границу, этот богач писал оттуда длинные послания, полные нежных уверений в любви, и передавал их газетному корреспонденту для отправки по телеграфу «жене». Корреспонденту это показалось таким трогательным образцом супружеской верности, что по возвращении домой он рассказал об этом на одном званом обеде и чрезвычайно удивился, когда вокруг него внезапно воцарилось гробовое молчание. «Письма-то ведь посылались по условному адресу,— хохотал майор.— И за столом все до единого знали, кому они предназначались».

Через несколько дней Зигфрид Харвей позвонил Монтэгю и сказал, что хотел бы поговорить с ним по делу. Зигфрид пригласил его завтракать в клубе «Полдень». И Монтэгю поехал, хоть и не без волнения. Дело в том, что клуб этот помещался во вражеской штаб-квартире: в беломраморных, богато украшенных бронзой залах великолепного здания страхового общества «Фиделити». Монтэгю знал, что где-то в этом здании люди строчат ответ на его обвинения, и старался представить себе, что такое они придумали.

Приятели позавтракали вдвоем, толкуя о предстоящих в обществе событиях, о политике и войне; когда был подан кофе и официант вышел, Харвей откинулся всей своей широкой фигурой к спинке стула и качал:

— Прежде всего должен вас предупредить, что мне нужно сказать вам нечто, к чему чертовски трудно приступить. Я ужасно боюсь, что вы поспешите с ложными выводами прежде, чем я доберусь до сути. И мне хотелось бы, чтобы вы минуты две просто слушали, не делая никаких заключений.

— Хорошо,— ответил Монтэгю, улыбаясь.— Валяйте. Зигфрид сразу же стал серьезен,

— Вы взялись вести процесс против «Фиделити»,— сказал он.— Из слов Олли, который много со мной говорил об этом, я решил, что с вашей стороны это исключительно смелый шаг, и легко могу себе представить, как вам надоело слушать приставанья всяких трусов, настаивающих, чтобы вы этот процесс бросили. Я был бы очень огорчен, если бы вы хоть на секунду причислили меня к ним; прежде всего вы должны знать, что я ни на йоту не заинтересован в делах этого общества, а если б и был заинтересован, это ничего не изменило бы. Я не привык пользоваться дружескими связями в деловых целях и не строю отношений с людьми на денежном расчете. Я рискнул говорить с вами об этом процессе только потому, что мне известны кое-какие связанные с ним обстоятельства, о которых, как я думаю, вы и не подозреваете. Если это действительно так, вы находитесь в весьма невыгодном положении; но во всяком случае, поверьте, мною руководят только дружеские побуждения и потому прошу извинить маня, что я вмешиваюсь в ваши дела.

Разговаривая, Зигфрид Харвей смотрел своими ясными голубыми глазами прямо в глаза собеседника, и усомниться в его правдивости было трудно.

— Я очень вам признателен,—сказал Монтэгю.— Пожалуйста, скажите все, что хотели.

— Хорошо,— ответил тот.— Это не займет много времени. Вы согласились вести процесс, который требует от вас большого самопожертвования. Меня интересует, не приходила ли вам когда-нибудь мысль, что кто-то воспользовался вашей неосведомленностью?

— То есть как? — удивился Монтэгю.

— Знаете ли вы людей, которые затеяли этот процесс? — снова спросил Зигфрид.— Достаточно ли вы их знаете, чтобы быть уверенным в их мотивах?

Монтэгю помолчал, размышляя.

— Нет,— сказал он,— этого я не могу утверждать.

— Так я и думал,— ответил Харвей.— Я давно приглядываюсь к вам; вы честный человек и из самых благих побуждений подставляете себя под бесчисленные неприятности. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что вас сделали своим орудием непорядочные люди, с которыми вы не стали бы сотрудничать, если бы знали их цели.

— Но какие же могут быть у них цели?

— Самые различные. Во-первых, не лишено вероятности, что этот процесс служит просто «ширмой» для кого-то, кто рассчитывает сорвать крупный куш в виде отступного. Так, между прочим, думают почти все. Но, по-моему, дело не в этом; скорей всего кто-нибудь внутри самой компании копает яму нынешней администрации.

— Кто ж это может быть? — воскликнул удивленно Монтэгю.