Столица

Красота и привлекательность Элис также не могли быть причиной их щедрот. Это предположение, пожалуй, еще можно было бы допустить, будь на месте миссис Робби, скажем, такая женщина, как миссис Уинни Дюваль. Можно вполне допустить, что миссис Уинни вдруг загорелась бы к девушке симпатией и истратила на нее половину своего состояния,— это было в ее характере.

Однако, судя по бесчисленным мелочам, которые Монтэгю приходилось наблюдать, он понял, что, несмотря на все свое богатство, власть и величие, Уоллинги в сущности очень скупы. В то время как весь мир видел в них людей, швыряющих на ветер целые состояния, в действительности они учитывали каждый доллар. На Робби находили припадки экономии, доходящие до абсурда. Монтэгю сам однажды слышал, как он торговался с кебменом из-за пятидесяти центов. При всем своем расточительном гостеприимстве Уоллинги никогда не потратили бы ни цента, если бы это не согласовалось с конечной целью всех их поступков — поддержанием престижа и могущества дома Уоллингов.

Все это делается из чувства дружбы ко мне,— говорил Оливер, в надежде, что брат удовлетворится таким ответом. Однако это лишь переключило внимание Монтэгю на Оливера и Робби Уоллинга и заставило задуматься о том, что могло лежать в основе их взаимоотношений. Возникал очень серьезный вопрос. Оливер приехал в Нью-Йорк сравнительно бедным человеком, а теперь стал богат, во всяком случае вел образ жизни вполне состоятельного человека. И Монтэгю, чутье которого за время пребывания в Нью-Йорке значительно обострилось, был почти убежден, что эти деньги брат получает от Робби Уоллинга.

Но и этот вопрос разрешался бы просто, будь на месте Робби кто-нибудь другой: Монтэгю мог бы тогда допустить, что брат подвизается здесь в роли прихлебателя. Существовало много богатых семейств, чьи дома кишели такого рода паразитами. Зигфрид Харвей, например, был постоянно окружен по крайней мере 'пятью или шестью молодыми людьми; они обладали привлекательной внешностью и веселым нравом, они охотились, играли в бридж и развлекали дам, мужья которых были заняты делами, и стоило им намекнуть «а материальные затруднения, как им тут же предлагали чек.

Но если Робби Уоллинг выписывал чек, значит он ждал какой-то услуги. В чем же могла состоять эта услуга?

Олли был своего рода божком в среде этих ультрамодных людей. Присущий ему хороший вкус считался чуть ли не вдохновением свыше; и все же, как заметил Монтэгю, в вопросах вкуса брат всегда сообразовывался с Уоллингами. Да и Уоллинги отнюдь не принадлежали к людям, которых можно было убедить, что они нуждаются в руководстве по вопросам вкуса. Опять же Олли был самим демоном остроумия, и люди не на шутку боялись попасться ему на язычок; но Монтэгю обратил внимание, что брат никогда не позволял себе шуток по адресу Робби и всегда относился с полным почтением ко всем кумирам дома Уоллингов. Монтэгю остановился было на предположении, что Робби так щедр к брату за его способность ставить людей в неловкое положение, но тут же сообразил, что Уоллинги, по крайней мере с их собственной точки зрения, нуждались в его остроумии не больше, чем броненосец—в детских пистолетах.

В их присутствии поведение Оливера говорило скорее о том, что он временами даже воздерживается от острот, чтобы не возбуждать недовольства своего завистливого приятеля.

Все это выглядело весьма загадочно и вызывало старшего брата тревожное чувство. Элис была молода, неопытна, и приятно было ей покровительствовать. Но он, человек, умудренный жизненным опытом, должен был сам позаботиться о ней. До сих пор он всегда жил независимо, сообразуясь со своими возможностями, и ему претило то, что приходится одолжаться у этих Уоллингов, которые были ему неприятны и которые, как он инстинктивно чувствовал, его тоже недолюбливали.

Но сейчас он, разумеется, ничего не мог поделать. День бала уже назначен, Уоллинги приветливы и любезны, а Элис положительно трепещет от радостного волнения.

Наконец наступил этот торжественный вечер, на который, сверкая драгоценностями и роскошью туалетов, явились все враги Уоллингов. Их пришлось пригласить, они были слишком влиятельны, чтобы их можно было обойти; а они явились потому, что Уоллинги были слишком могущественны, чтобы их приглашение можно было отклонить.

Они уничтожали в отместку в невероятном количестве тонкие дорогие яства, любезно улыбались Элис, пожимая ей руку, и тут же у нее за спиной обсуждали ее так, словно она была выставленной в витрине магазина французской куклой. И пришли к единогласному заключению, что старший брат — просто «сухарь», а все семейство — пронырливые, беззастенчивые авантюристы, но, разумеется, поскольку Уоллинги нашли возможным ввести их в общество, придется их приглашать.