Столица

Эти гигантские здания были как ульи, кипевшие жизнью и деятельностью, и, прорезая их снизу доверху, с умопомрачительной быстротой проносились бесчисленные лифты; повсюду царила атмосфера горячки; дух спешки овладевал здесь всяким, и вы начинали торопиться, даже если вам некуда было спешить. Медленно идущий и озирающийся по сторонам человек мешал всем: его задевали и толкали, на него оглядывались с недоумением и раздражением.

В других частях острова люди работали для столицы. Здесь они работали на весь мир. Каждая комната в бесконечных лабиринтах зданий была клеточкой могучего мозга, телефонные провода — нервами, и посредством этого гигантского организма здесь осуществлялась мысль и воля всего континента. Для физического слуха чело-века место было шумное; для слуха духовного — его рев был подобен реву тысячи Ниагар. Здесь находилась биржа, где к сведению всей страны отмечались колебания курсов акций. Здесь была расчетная палата, где ежедневно обменивались сотни миллионов долларов. Здесь были крупнейшие банки — эти резервуары, в которые вливались потоки национального богатства. Здесь были центры железнодорожной, телеграфной и телефонной сетей, центр шахт, рудников и заводов. Здесь было сердце управления всей промышленностью страны: в одном месте—судостроения, в другом — добычи драгоценных минералов; центры бакалейной и кожевенной торговли. Поближе к центру города расположился квартал готового платья, — судя по вывескам, можно было подумать, что тут скопилось евреев больше, чем их когда-либо вмещал весь Иерусалим; в соседних кварталах сосредоточились редакции газет и центры журнального и книгопечатного дела всей страны. Взобравшись на какой-нибудь гигантский «небоскреб» и взглянув вниз, вы увидели бы нагромождение домов, крыши которых были столь же бесчисленны, как деревья в лесу, а люди казались крошечными насекомыми. Но если бы поздним зимним вечером вы пошли в гавань—перед вами предстал бы город миллиона огней, словно волшебством вставший из моря. Сплошным кольцом его опоясывали доки, повсюду сновали паромы, буксиры и суда, пришедшие со всех концов света, чтобы вывалить грузы в ненасытное чрево Столицы.

И все это создалось без всякого плана! Все куда было кинуто, так и осталось там лежать, и люди, как могли, применялись к беспорядку и напрасно тратили силы. Здесь в огромных сводчатых стальных подвалах хранилось на миллиарды долларов ценных бумаг — все финансовое обеспечение страны; рядом, через каких-нибудь два квартала, находились пакгаузы и винные погреба, а за столько же кварталов в другую сторону — дома с дешевыми квартирами и мелкими ремесленными предприятиями, где в поте лица трудились рабочие. В определенные часы вся эта гигантская машина останавливалась и миллионы людей сломя голову устремлялись по домам. Тогда на спусках мостов, у перевозов и поездов возникали сцены безумия и ужаса; толпы мужчин и женщин метались и шарахались, давя и толкая друг друга, крича, ругаясь, а иногда, под влиянием внезапной паники, вступая в ожесточенные драки. Всякое приличие забывалось, пассажиры, сшибаясь, как футболисты, в кучу, втискивались в трамваи по нескольку человек сразу, а полисмены и кондукторы накрепко захлопывали Дверцы, чтобы их самих не унес напирающий, рычащий, крутящийся клубок человеческих тел. Женщины лишались сознания, и их затаптывали насмерть; мужчины выходили из свалки с изорванной в клочья одеждой, а то и с поломанными руками или ребрами. Мыслящие люди глядели на это и содрогались, гадая, сколько может просуществовать город, если в массах его населения изо дня в день систематически вызывать первобытного зверя?

В этом обширном деловом районе Монтэгю почувствовал бы себя совершенно потерянным и беспомощным, если б не пятьдесят тысяч долларов и та уверенность в себе, которую они ему придавали. Он разыскал генерала Прентиса и с его помощью выбрал помещение в несколько комнат, приобрел меблировку и книги. А дня два спустя к нему в условленный час явился мистер Хэсбрук.

Это был жилистый нервный человечек, не производивший впечатления личности особенно значительной; но страховые законы он знал как свои пять пальцев, и, по-видимому, они порядком-таки ему надоели. Если даже только половина того, что он утверждал, соответствовала истине, то суду уже давно было пора вмешаться.

Монтэгю совещался с ним весь день; он всесторонне рассмотрел вопрос и изложил свой план действий. После этого, уже под конец разговора, мистер Хэсбрук заметил, что им следует заключить какое-нибудь финансовое соглашение. Монтэгю взял себя в руки и, стараясь не выдать волнения, спокойно сказал:

Принимая в расчет важность дела, а также связанные с ним обстоятельства, я полагаю, что мне следует получить пятьдесят тысяч долларов аванса.

Человечек и глазом не моргнул.

— Это меня вполне устраивает,— объявил он.— Я сейчас же отдам распоряжение.

У Монтэгю замерло сердце.