Столица

— Да я и не собирался вступать в дело, пока не уверюсь в его надежности,— возразил Аллен.—И то лишь при условии, что те, кто отзовется о нем положительно, вступят тоже.

Младший брат на минуту задумался.

— Кажется, ты обедаешь сегодня с майором Винэблом? — спросил он. И когда брат ответил утвердительно, Оливер продолжал: — Ну вот и проси его. Майор Винэбл уже сорок лет как стал капиталистом; если тебе удастся его залучить, можешь быть спокоен: дело верное.

Монтэгю пользовался особой симпатией майора Винэбла — возможно, почтенный джентльмен любил поболтать с человеком, для которого его анекдоты еще были новинкой. Он поддержал кандидатуру Монтэгю в «Клубе миллионеров», где сам был завсегдатаем и куда пригласил сегодня молодого человека, чтобы познакомить его с другими членами. Прощаясь с братом, Монтэгю обещал обсудить свой план с майором.

«Клуб миллионеров» был самым фешенебельным из городских клубов, куда сказочно богатые люди допускали только равных себе. Он помещался у самого парка, в великолепном беломраморном дворце, обошедшемся в миллион долларов. Увидав здесь майора, Монтэгю почувствовал, что только теперь узнал его по-настоящему. Майор был всегда и везде бесподобен, но здесь он превращался в edition de luxe [16] самого себя. Это была его штаб-квартира— он круглый год держал тут в своем личном пользовании несколько комнат, и самая атмосфера клуба и вся его обстановка составляли как бы часть его самого.

Монтэгю показалось, что за несколько дней лицо майора еще больше покраснело, а синие жилки на нем еще резче обозначились; или, может быть, это просто так представлялось по контрасту с крахмальным пластроном старого джентльмена, особенно ярко сверкавшем при ослепительном вечернем освещении? Майор встретил его в величественном, площадью в пятьдесят квадратных футов, холле из сплошного нумидийского мрамора, с золотым потолком и широкой бронзовой лестницей, которая вела на галерею второго этажа. Майор извинился за свою прихрамывающую походку и бархатные ночные туфли — его снова одолевает эта проклятая подагра. Однако, знакомя своего приятеля с другими миллионерами, он бодро ковылял по залу и тут же за их спиной рассказывал о них всякие грязные истории.

Майор был типичный старый аристократ «голубой крови». Он был воплощенный noblesse oblige [17] с людьми, входившими в заколдованный круг его близких знакомых, но горе тем, кто оказывался вне этого круга. Монтэгю никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь так грубо обращался с прислугой, как это делал майор.

— Эй вы! — кричал он, заметив на столе малейший непорядок.— Как у вас хватило ума подать мне это блюдо в таком виде? Убирайтесь вон и пошлите человека, который умеет прислуживать за столом.— И удивительно, слуги почему-то признавали за ним право так их третировать и с отчаянной поспешностью исполняли его приказания. Монтэгю заметил, что стоило появиться майору, как весь персонал клуба приходил в движение; а тот, едва усевшись за стол, уже начинал командовать:

— Ну-с, два сухих мартини. И чтобы мигом. Ясно? Не копаться с разными там масленками и полоскательницами! Два коктейля в мгновенье ока. Все!

Обед для майора Винэбла был событием чрезвычайной важности — важней всего в жизни. Его молодой приятель скромно уклонился от собственных пожеланий в области меню, он молча сидел и наблюдал, как тот заказывает кушанья. Им подали крошечные устрицы и луковый суп, шотландских куропаток со спаржей, вино из личных запасов майора и наконец салат ромэн. Относительно каждого блюда майор делал особые указания и пересыпал свою беседу замечаниями:

— Это прекрасный густой суп — в луковом супе пропасть питательности. Тут еще осталось. Хотите? А вот бургундское, по-моему, слабовато. Настоящая крепость для бургундского—шестьдесят пять градусов. А херес ниже шестидесяти вообще никуда не годится. Вечно они пережарят птицу. Я знаю только одного повара, который никогда не портит дичь,— это шеф Робби Уоллинга.

Все это, конечно, говорилось вперемежку с комментариями по адресу собравшихся здесь миллионеров.